Поддержать украинских военных и людей, пострадавших из-за войны

Чемпионат Украины
|
2538
2

КУЧЕРЕВСКАЯ: «Отец был очень требовательным в жизни»

Дочь Евгения Кучервского Ирина рассказывает о своем отце...

КУЧЕРЕВСКАЯ: «Отец был очень требовательным в жизни»

Когда из жизни уходят люди масштаба Евгения Кучеревского, память о них остается на десятилетия. Что уж говорить о таком ничтожно маленьком сроке, как два года… Для ближайших же родственников человека воспоминания о нем будут ярки и свежи всю жизнь. Хочется сказать огромное спасибо дочери Евгения Мефодиевича Ирине, которая откликнулась на нашу просьбу рассказать о том, каким был легендарный тренер в кругу своей семьи, среди родных, близких и друзей.

- Ирина Евгеньевна, скажите, отличались ли Ваше детство и юность от подобной же поры ваших подруг в связи с тем, что вы родились в семье футбольного тренера?
- В общем-то особо не отличались. Единственное, могу сказать - всегда очень скучала за папой, всегда радовалась, когда он приезжал из командировок, игр и так далее. Я ведь совсем маленькая была, когда он уехал из Николаева тренировать никопольский «Колос». Потом, когда стала постарше, могла просто сесть в автобус и поехать к нему. Сам же он из-за плотного графика не мог к нам часто приезжать. Если и вырывался, то на полдня буквально. Приедет, поздоровается с нами и уедет.

- Но в Вашем воспитании Евгений Мефодиевич принимал участие?
- Да, конечно. Хоть я и была достаточно самостоятельной с одной стороны, с другой - папу слушалась всегда. Все, что он говорил, я с детства воспринимала очень серьезно. Не было такого, чтобы он что-то сказал, а я не выполнила. Учиться я всегда старалась на «отлично». А отец учил меня жизни, каким-то правилам. Я все его слова очень хорошо запоминала и воспринимала всегда нормально. Ослушаться мне его было очень сложно.

- Неужели никогда не конфликтовали?
- Ну, почему же? Бывало раз в сто лет. Иногда мы ругались по какому-то принципиальному вопросу. Отец был очень жестким по отношению к важным жизненным позициям. Чтобы я не говорила в защиту своего мнения, он меня не слушал. А я его должна была слушать всегда. Иногда бывали моменты такие, когда отец был непреклонен, чтобы я не говорила, как бы не просила ...
Нет, конечно, он и ласковым бывал тоже. И никогда ничего не жалел для меня. В этом отношении меня мама более строго воспитывала. Николаев тогда снабжался по всем параметрам хуже, чем Днепропетровск. Помню, в очередь и в 4, и в 5 часов утра необходимо было становиться, чтобы что-то достать. Так вот, папа привозил мне какие-то вещи, а мама его ругала, что не надо было, допустим, две блузки привозить, достаточно было бы и одной. А папа ей говорил: «Тома, ты пойми, дочка уже в институте учится, ей хочется одеться». Хотя, на самом деле, я к одежде спокойно относилась. То ли воспитание сказалось, то ли я сама для себя решила, что это не главное.

- Во время Вашей учебы в институте отец контролировал Вас как-то?
- В плане учебы папа был очень требовательным. Я ведь не сразу в медицинский институт поступила, он очень из-за этого расстраивался. Но в какие-то ответственные моменты он всегда был рядом. Если меня на экзамены, например, нужно было отвезти или еще что-то, он это делал. Как это у него получалось, несмотря на плотный график, я не знаю. Бывало и так, что, пока я на экзамене, он поедет решать какие-то дела свои, а потом за мной приезжает. Когда я училась, отец часто вырывался между играми в Днепропетровск ко мне. Мог просто ненадолго приехать, мы посидим с ним на лавочке возле общежития, поговорим, и он назад уезжает. Мама крайне редко приезжала, а папа часто.
Когда я на 3-м курсе уже училась, нам разрешили подрабатывать, и я пошла на “скорую” в гинекологию, в ночные смены дежурить. Сначала санитаркой, потом медсестрой. Учиться и работать одновременно было очень тяжело. Плюс жить в общежитии, где в комнате 4 человека. То голодные были, то бытовые какие-то проблемы возникали. Я когда это время вспоминаю, мне кажется, что это не со мной было. И вот отец, когда приезжал ко мне на дежурства, доходило даже до того, что он сам хотел пойти в отдел кадров и забрать мою трудовую книжку. Я его буквально за руку останавливала: «Папа, ведь уже поздно, там никого нет уже». - «Чтобы завтра же забрала!» - настаивал он.

- Не забирали?
- Нет, конечно (улыбается). Хотя понимала, что отец меня жалеет. Но это был один из тех моментов, когда я четко свое мнение отстаивала. Несмотря на то, что дежурств было очень много и совмещать работу с учебой было, ой как не просто.

- При всей его строгости, совета могли у него попросить?
- Могла, конечно, могла. Но очень многого стеснялась. У нас не было тогда слишком уж доверительных отношений. Причем, ни с папой, ни с мамой. Отец все время в разъездах был, а мама в больнице. Она болела часто. Со мной больше бабушка с дедушкой были. Нет, конечно, какие-то принципиальные вопросы обсуждались. Я думаю, его жесткость и категоричность в суждениях в немалой степени сказались на том, что я замыкалась в себе и все вопросы старалась решать сама.

- А характером Вы в отца пошли?
- Да, характер у меня папин. Даже мама порой говорила:»Слава Богу, что ты не в меня!» Она по жизни более слабый человек.

- Делился ли Евгений Мефодиевич профессиональными проблемами дома?
- Делился, но больше с мамой. Она чаще была с ним рядом. Мы с мужем и дочкой отдельно жили. Но маме он тоже не все говорил. Он четко знал, что можно сказать, а что нет, чтобы не обременять ее сильно своими проблемами. Он очень обходительным был с мамой, старался обогреть. укрыть ее от неприятных новостей.

- В какие-то поворотные моменты жизни, как то переезд из Никополя в Днепропетровск, или в Тунис и Россию, отец советовался с Вами, с Вашей мамой в первую очередь?
- Ну, как советовался? Фактически он, конечно, ставил перед фактом. И мама не возражала. Но опять-таки, она не всегда с ним переезжала. Он просто объяснял ей ситуацию, что надо работать, надо ехать, пока предлагают, в Волгоград, допустим, в Тунис, или в Тулу. Мама, конечно, кое-где с ним побывала перед тем, как они окончательно сюда переехали. Но большую часть времени наша семья жила фактически порознь. По молодости я как-то не думала об этом. Это теперь уже осознаешь, что чего-то ты не договорил, чего-то не сделал, как-то недообщался. Сколько с детства себя помню, столько мы порознь. Такое впечатление, что врозь мы больше жили, нежели вместе ...

- Когда предложили Евгению Мефодиевичу возвращаться из Москвы в Днепропетровск, у него сомнений не было по этому поводу?
- Я знаю, что он очень хотел вернуться. Хотя сомнения, конечно, были. И мама ему еще говорила: «Женя, ты же знаешь, что в одну реку дважды не входят». На что он ей отвечал: «А мне Днепропетровск нравится, хочу тут осесть, чтобы больше никуда не уезжать». Хотя и в Москве же мог остаться, и в Волгограде. Допустим, из тех же материальных соображений. Может быть, там больше платили или там пенсия была бы больше. Как аргумент он приводил тот факт, что мы с мужем не хотим, ведь, переезжать в Россию, а опять жить в разлуке ему уже надоело.

- После игр отец все эмоции на стадионе оставлял?
- Он пытался как-то отключаться, но все равно чувствовалось, что он весь еще там, в игре. Ну, конечно, радость есть радость, а если какой-то проигрыш, то переживал очень сильно. Он старался все скрыть, но на сто процентов у него это не получалось. Мы пытались его как-то отвлечь быстрее, в другое русло разговор перевести, но напряженность эта в нем все равно чувствовалась. И мы тоже расстраивались от того, что он переживал. Особенно тяжело стало в последнее время, когда начались проблемы в команде. Своего рода у него депрессия была. Не знаю, замечали это на работе или нет, но в семье нам это хорошо было видно. Плюс, я еще, как врач, видела, когда у него проблемы со здоровьем начинались. А он молча, никому ничего не говоря, пойдет, горсть таблеток насобирает… Я только по его внешнему виду могла догадываться, что ему не очень хорошо. Потому что совсем уж глаза больные. Или как бывало: сидит и вдруг начинает глубоко вздыхать, как будто ему воздуха не хватает. Значит, где-то там что-то прихватило. Больше всего, конечно, было на нервной почве. Просто он настолько переживал за всех и за вся, что это выливалось в какие-то сердечные приступы.
Я старалась эти его переживания сильно не комментировать, особенно, когда его назначили спортивным директором. Он нам, еще помню, все время говорил: «А что вы так сильно за меня волнуетесь? Я здоров, я работаю, получаю зарплату. Со мной все нормально.» Но я понимала, что на самом деле он только прикрывался такими фразами, а в действительности переживал очень сильно.

- А как мама ваша вообще к футболу относилась?
- О, она очень заядлая болельщица была. Могла поименно назвать всех футболистов, все составы команд, и наших, и иностранных - любых. Они с отцом футбол смотрели вместе, в любое время дня и ночи. Если какие-то новости спортивные шли, все замирали, чтобы не мешать им слушать.

- Прошедший футбол, наверное, дома отец с мамой обсуждали? Ну, не профессиональным языком конечно....
- И профессиональным тоже. Мама очень хорошо в футболе разбиралась. Это я многого там не понимала. А мама полностью весь комплекс игры знала. Он иной раз ее спрашивал о каком-то игровом эпизоде, ну или себя проверить хотел, или ее, или просто поддержать разговор. Она ему всегда все отвечала, где штрафной неправильно дали, где судья ошибся и так далее. Она очень рьяно болела. На футболе менялась абсолютно. В жизни она была более слабая, более вялая, более мнительная, а в момент игры просто другим человеком становилась.

- У Евгения Мефодиевича были какие-то приметы перед играми?
- Да, конечно, в день игры он не звонил нам перед матчем, и мы ему не должны были звонить. Сколько я ни пыталась объяснить ему, что это предрассудки, бесполезно. Я и примеры приводила, что вот перед такой-то игрой мы же не созванивались, а ведь все равно проиграли. Но на него это не действовало. Или еще у него примета была. Если много игр подряд не проигрывали, он не стригся. Я говорю: «Пап, ну что ты в это веришь?» Не могу сказать, что он был слишком суеверным по жизни. Но именно эти две приметы строго соблюдал.

- А в церковь он часто ходил или нет?
- Нет, не сказала бы. Пару раз удавалось уговорить его туда сводить на очень большие праздники, а так, чтобы он ходил сам - не было такого. Я как-то его спросила: «Почему?» Он отвечал: «Мне работа не позволяет». То есть он считал футболистов сродни артистам. Считал, что если игрок, то не имеет права ходить в церковь.

- Как в Вашей семье было принято отмечать праздники?
- Ничего такого особенного не было. Просто собирались в тесной, домашней, дружеской обстановке. У нас с мужем в молодости очень много друзей было. Частенько собирались. И в праздники, и просто в выходные бывало. Причем, приглашали неизменно и папу с мамой, и родителей мужа. Отец не пренебрегал нашим молодежным обществом. И все время он был душой компании. Всегда с ним было интересно, даже несмотря на разницу поколений. Все всегда с раскрытыми ртами слушали о его каких-то приключениях. Потом со временем больше семейным кругом собирались. Чаще у нас, особенно в Новый Год. Это уже семейная традиция была. И мои родители, и родители супруга Михаила к нам приходили. У нас елку ставили, наряжали, фотографировались. В общем, в душевной компании проводили время.

- После больших побед (в чемпионате, Кубке СССР) устраивались какие-то семейные торжества?
- Громких торжеств не было. Все тихо, по-семейному было. Сидели, вспоминали что-то. Отец много чего-то рассказывал, фотографии смотрели. Их у нас очень много накопилось, очень! А еще многие не сохранились во время переездов. Когда сейчас смотришь на все эти фотографии, то кажется, что человек не 65 лет прожил, а в два раза больше.

- Из того чемпионского состава «Днепра» 88-го года кто-нибудь поддерживал связь с Евгением Мефодиевичем на протяжении всего этого времени?
- Да, многие. И Валерий Городов звонил, и Олег Протасов, Эдик Сон, да практически все ребята. Больше все-таки с Емцами они связывались. С Игорем Емцем, в частности. Он ведь здесь был, то в одной команде, то в другой. Звонили и поддержать, и новости какие-то сообщить, и просто пообщаться. Володя Лютый очень часто звонил. Родители, когда в Германию ездили, к какому-то своему другу, то с Володей обязательно встречались. Ходили к нему в гости, когда он уже в Германии жил. Сейчас вспоминаю, состав тот конечно был классный, просто шикарный! Наверное, раз в сто лет какая-то звезда сходит, а потом нужно долгое время ждать, чтобы произошла смена поколений, и опять появилась такая команда.

- А с кем-то из тренеров Евгений Мефодиевич отношения поддерживал?
- Поддерживал, созванивался. Но больше он вообще был дружен со своими давними партерами, которые и футболом-то уже не занимались. Но он не прерывал эти отношения, которые еще с молодости сложились. Среди его друзей не было завистников, он в друзья себе выбирал людей надежных, с которыми ему интересно было общаться. Если случалось, что кто-то начинал завидовать, то с таким человеком отец просто переставал контактировать. Он ведь на своей шкуре прекрасно прочувствовал, что такое зависть и несправедливость. Этому всему сложно было противостоять, его это порой сильно удручало. Часто он не мог понять людей, их поступки. Я пыталась ему объяснить, что все люди разные, что не могут все быть такими же, как он. Были у него такие мысли, что надо что-то радикально делать с несправедливостью, чтобы как-то изменить ситуацию. Не мог он спокойно на это смотреть. Еще очень его огорчало, что город у нас грязным стал, а многие люди какими-то грубыми и злыми, но тем не менее, все равно находил с ними общий язык.

- Политикой Евгений Мефодиевич интересовался?
- Очень мало. Он не то, чтобы интересовался, она его скорее раздражала, и он всегда возмущался по этому поводу. Отец знал, что лично он ничего изменить в ней не сможет, хотя его приглашали то в одну партию, то в другую. Одна партия злилась на другую, что та бигборды с его фотографией повесила.

-Так это делалось без его согласия?
- Да. Отец всегда говорил, что никого из них не поддерживает. Потому, что очень многими моментами в политике был недоволен. Хотя он старался быть в курсе политических событий. Ему же приходилось общаться с высоким начальством. Но все равно у него постоянно было свое мнение. Он мог где-то что-то комментировать, где-то чем-то возмущаться. Папа часто говорил: «Я не знаю, за кого голосовать потому, что ни одним, ни другим, ни пятым, ни десятым не верю.» У него было инстинктивное недоверие к ним. И он был, похоже, прав в этом плане. Потому, что мы каждый раз избираем новых политиков, чтобы иметь какую-то надежду на будущее, а у них не получается выполнять свои обещания. Все время наша лодка надежды разбивается об их политические страсти. Так, чтобы отец сильно политику обсуждал - этого не было. Он не хотел слишком в это все вникать. Для него всегда главным был футбол, футбол и еще раз футбол. Иной раз у нас с мамой даже какие-то ревностные мысли возникали в душе к футболу. Он всегда свою работу воспринимал, как самую главную. А если мы что-то о своей говорили, то мог вообще просто махнуть рукой: «Да, что там ваша работа!» Футбол однозначно был для него на первом месте.

- Евгений Мефодиевич следил за публикациями в прессе о себе?
- Я не могу сказать, что следил. Просто ему всегда звонили и говорили, что завтра, допустим, выйдет статья в такой-то газете. Если он бывал занят, то просил нас с мужем поехать и купить ее. Мы всегда покупали в двух экземплярах: для родителей и для себя.

- Ирина Евгеньевна, тот факт, что Ваш отец стал знаменитым тренером, как-то сказался на Вашей дальнейшей жизни?
- Вы знаете, мне иногда даже на работе говорили: «Вы так к больным относитесь - просто и по-доброму. У Вас же такая знаменитость отец!» Отец, как отец. Во-первых, я с ним не могла себя на один уровень поставить, а во-вторых, отец сам себе завоевывал авторитет, а я сама себе. А мне говорят: «Вы же можете чуть ли не ногой двери открывать. Некоторые же футболисты так делают, когда звездочку поймают?» Да, я знаю такие случаи. Но если сдерживать свое эго, я думаю, все получится. Отец тоже старался всегда скромно себя вести. Даже когда уже знаменитостью стал. Хотя конечно, в глубине души ему все равно было приятно, что он чего-то достиг в жизни. Просто он очень подавлял в себе это все. Видно боялся, чтобы не испортиться, не переступить определенную черту.

- А как Ваш папа относился к своей к внучке? Был строгим с ней или больше баловал?
- Он как-то совмещал все это. Иногда был жестким с ней и требовательным. Конечно, отец делал ей подарки и деньжат иногда подкидывал, особенно когда дело касалось оплаты мобильной связи. Но в то же время он всегда пытался дать ей наставления по этому поводу. Чтобы она поняла, что если даются деньги, то их нужно правильно распределить. Вообще, у них отношения всегда теплые были, доверительные. Юля его никогда почему-то дедушкой не называла, всегда только Женей. Он это воспринимал совершенно нормально, по- современному. Раз, помню, кто-то когда-то сказал на него «дедушка.» Отец так обернулся: «Где дедушка? Я не дедушка. Вот дедушка - Самойлович!» (Это моего мужа Миши отец - Александр Самойлович.)
Безусловно, Юля скучала очень сильно за Женей. У нее везде стояли его фотографии, какие-то памятные сувениры, что он ей привозил.
А вообще, конечно, отец пытался учить ее многому. Свою житейскую мудрость ей передавал. Иногда помягче, иногда более жестко. Порой даже до конфликтов каких-то между ними доходило. Но Юля сильно на него никогда не обижалась.

- Почти вся жизнь Евгения Мефодиевича прошла в каких-то разъездах. В быту ему достаточно было минимальных условий или он любил комфорт?
- Да нет. Он не был особо требовательным. В советские времена нормально относился к любым условиям. Потом, когда материально люди жить стали получше, мог позволить себе что-то, чего не было раньше. Но никогда не было такого, чтобы он себе что-то сверхестественное заказывал.
А вот в домашней обстановке он был требовательным. Чистоту очень любил. Причем ни у родителей, ни у нас домработницы никогда не было. Папа с мамой всегда все делали сами. И отец наравне с мамой мог, засучив рукава, и полы помыть, и пыль вытереть, и постирать, и погладить. Он абсолютно этого не стеснялся.

- А любимое блюдо было у него?
- На мамин вопрос: «Что ты будешь, Женя?» папа всегда отвечал: «Макароны!» Смех смехом, а он действительно очень любил различные макаронные изделия. Еще мучное любил: печенье, пирожки, рогалики. Я вот всегда удивлялась, вроде и любит человек поесть что-то калорийное, а тем не менее в форме всегда себя держит. Видимо, он знал свой организм, что ему можно съесть, и как после этого пробежаться или потренироваться, чтобы все это ушло. А так дома простую пищу ел: суп, борщ. Но всегда и курице, и мясу он предпочтет макароны! Мой «Наполеон» очень любил, булочки, расстегайчики. Не было такого случая, чтобы он не зашел в магазин и чего-то сладенького не купил к чаю.

- Какие у него в жизни были увлечения?
- Кроме футбола, никаких, да и некогда было. Разве что он мог прессу какую-то почитать, да и то спортивную, или новости посмотреть. Иногда какие-то боевички или сериалы с боевым сюжетом - это мог. «Бригада» ему очень понравилась. Юля ему даже мелодию из этого фильма на мобильный записала.
В последнее время еще дачей увлекся очень сильно. Меня это тогда удивило, столько лет прожил в городе, а тут вдруг дача. А она так ему понравилась, что как только начинался сезон, они с мамой сразу переезжали туда. В городе ни за что оставаться не хотели.

- Обустройством дачи он сам занимался?
- Да, сам. Ему это массу удовольствия доставляло. Мы, конечно, все помогали по мере сил, но в основном родители все сами делали. Там же ни садовников, ни других работников не было. Отец сам поливал, сам садил, сам косил траву. Читал разные журналы по этому поводу, как то сделать лучше, как это. Ездил что-то покупать для участка, то «гномики» какие-то, то «улиточки». Друзей любил именно на дачу пригласить. Он так горд был, так радовался, что людям нравится какой у него дом, какой участок, сколько сил он вложил во все это.

- А собака? Наверное, она тоже была его увлечением своего рода?
- Да, это был его друг особенный. Поначалу он отнесся к пуделю не очень хорошо, все время переживал, что некогда будет им заниматься, все хотел его в хорошие руки пристроить. Но потом привык. Многие вещи по уходу за пуделем отработались до автоматизма. Через какое-то время отец и сам говорил: «Я его сейчас уже никому не отдам.» Сильно он к нему привязался. И Аякс после папиной смерти очень долго скучал, все время сидел под дверью и ждал его. А бывало услышит Женин голос по телевизору, первое время, ведь, часто показывали передачи про него, сразу скулить начинает. Был еще случай у нас, когда спустя какое-то время, мы поехали на дачу и Аякса взяли с собой. А там на тумбочке стоит большая папина фотография. Аякс как увидел ее, прыгнул прямо на тумбочку и начал скулить.

- Было ли что-то такое в жизни Евгения Мефодьевича, о чем он жалел очень сильно?
- Было, конечно. Но особо он не высказывался, все в себе держал. Иной раз я о каких-то моментах прямо его спрашивала: «Жалеешь ли, что вот так-то и так-то все сложилось?» Но папа философски всегда к жизни относился. Понимал, что всего предугадать было нельзя.

- А что он не любил?
- Слабость проявлять не любил. Больше всего болезней боялся. Причем таких, которые связаны с обездвиживанием, инсульт например. Мне кажется, он не хотел в случае чего обременять нас всех. Больницы очень не любил. До последнего всегда ехать туда не хотел. Если уж совсем плохо ему было, особенно с сердцем, мы с мужем везли его в больницу. Там прокапают, подлечат немного, и он уже просит принести его вещи, чтобы домой ехать. Я его уговариваю: «Папа, полежи немного. Только-только ритм тебе восстановили». Но он ни в какую не соглашался: «Так, все, поехали. Мне уже лучше, уже все хорошо. Некогда мне болеть. У меня тренировка или, там, игра через день, два».
За несколько дней до трагедии мы с мужем по тому, как отец выглядел, видели, что с ним что-то не то, как-то неважно он себя чувствовал. Сейчас, вспоминаю те все события, как-то символично все складывалось. Тогда же праздники были накануне, у родителей на даче собрались друзья, причем такие, с которыми отец не виделся очень давно. Как будто попрощаться приехали ...
А еще за день до аварии папа отвозил нас с Юлей домой с дачи. И вот стоим перед домом, прощаемся, а Юля все никак расстаться с Женей не может. Я говорю: «Ну, что ты? Завтра ведь опять на дачу вернемся». А она все обнимает его, целует, как будто чувствовала что-то…
...Вообще и дня не проходит, чтобы мы отца не вспоминали. И снится он мне часто. Причем во всех снах моих он почему-то ничего не говорит, молчит все время. Я не могу сказать, что сильно уж в сны верю, но в последнее время пытаюсь анализировать, почему это он ничего не говорит мне во сне.
Часто ездим на кладбище, хотя и говорят, что не надо так часто ездить. Но все равно ведь, то какие-то проблемы с памятником решать нужно, то цветы положить, то убрать, то еще что-то.
Маме поначалу, конечно, очень тяжело было. Она дома не могла одна оставаться, не могла в папин кабинет войти, фотографии папины не могла смотреть. Сейчас уже полегче, конечно. Да и мы стараемся ее отвлекать, почаще быть рядом. Даже квартиру купили поближе к ней, чтобы больше видеться. В квартире этой есть комната лишняя, небольшая. И мы решили там что-то вроде музея папиного сделать. Поставили в ней кубки его, фотографии, шарфики, мячи. Есть еще картина там огромная с подсветкой - пазл из множества фотографий - моменты футбольные, пресс-конференции и так далее. Такая комната памяти получилась. Маме очень понравилось.

- Ирина Евгеньевна, а книгу о Евгении Мефодиевиче Вы не хотели бы написать?
- Я сейчас вспомнила сюжет был по телевидению, тогда опрос проводили на тему: «О ком из известных людей вы бы хотели прочитать книгу?». Один мужчина ответил: «Я бы хотел прочесть книгу о «Кучере». Папу так еще с молодости называли все друзья и знакомые.
Я каждый день пытаюсь начать писать книгу… Но что-то мешает. Сейчас мне необходимо какое-то время просто подумать, собраться с мыслями. Вот недавно и Андрей Павелко тоже советовал мне такую книгу написать, когда мы вместе папин орден «За заслуги» II степени получали в Киеве. Долго его вручить не могли, уже года полтора, наверное, с его смерти прошло. Мы ждали Президента, а приехал человек из его администрации, который и вручил орден. Было все очень торжественно, я до этого на подобные мероприятия никогда не попадала. Там всем, кому орден вручали, дарили по розе. Когда уже всех поздравили, вдруг весь зал поднимается - минута молчания. А потом все люди, которым цветы дарили, начали приносить их мне. Было, конечно, очень приятно. Жаль только, что папа сам не успел свою награду получить...

Sport.ua

Источник Sport.ua
Оцените материал
(1)
Сообщить об ошибке

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите

Настроить ленту
Настройте свою личную ленту новостей

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ

Стала известна оценка Довбика за проигранный матч Ромы против Наполи
Футбол | 24 ноября 2024, 21:50 0
Стала известна оценка Довбика за проигранный матч Ромы против Наполи

Игра завершилась со счетом 1:0 в пользу неаполитанцев, Артем провел на поле все 90 минут

Ротань удивил заявлением по Калюжному после матча против Вереса в УПЛ
Футбол | 25 ноября 2024, 07:23 0
Ротань удивил заявлением по Калюжному после матча против Вереса в УПЛ

Специалист считает, что нужно быстро переключаться на клубные дела после приезда из сборной

Комментарии 2
Введите комментарий
Вы не авторизованы
Если вы хотите оставлять комментарии, пожалуйста, авторизуйтесь.
analitika
Херсон,Нова Каховка, Миколаїв,пам'ятає і шанує Мифодійовича!!!!!Світла пам'ять
Andriy_Kherson
Світлої пам'ті людина - Євген Мефодійович ((
Маю до нього велику повагу