ДОЛГОПОЛОВ: «Я решил играть за сборную в Кубке Дэвиса»

Всего за пару лет Александр Долгополов сумел стать одной из ярких звёзд тенниса. И хоть он не выигрывал турниры «Большого шлема», зрители любят и ценят его – за уникальный стиль и умение удивлять на корте. В интервью Tennis Magazine Александр рассказал о том, как с детства играл с великими чемпионами, о своей болезни, о любви к скорости и о том, почему он не очень популярен у себя на родине. Перевод беседы с Александром – в новом выпуске блога «Теннис Online».

Александр, ты стал одним из открытий сезона для широкой публики, которая до 2011 года практически тебя не знала. Ты ожидал сам от себя, что сможешь так прибавить всего за несколько месяцев?
Я, конечно, не планировал того, что со мной случилось. В теннисе предсказать что-то невозможно. Но, конечно, у меня была цель подняться в рейтинге, и я очень доволен тем, что мне удалось сделать. Время от времени подводило здоровье, но в общем, год был для меня очень успешным.

Всё началось в Австралии, где ты преподнёс сюрприз, выйдя в четвертьфинал. Для тебя самого это тоже было сюрпризом?
Конечно (улыбается). Но, с другой стороны, хоть от меня никто этого и не ждал, сезоном ранее я сыграл несколько важных матчей против великолепных игроков, проигрывая иногда из-за мелочей. Я увидел, что разрыв, отделяющий меня от топ-игроков, не так уж велик. В Австралии я начал сезон уверенным в себе и был готов к тому, чтобы перейти на новый уровень.

Ты говорил о важных матчах. Был ли среди них какой-то особенный, после которого случился прорыв?
Я бы не сказал, что было что-то подобное. В прошлом у меня были травмы, которые мешали мне прогрессировать, но наконец-то они оставили меня в покое. И всё встало на свои места само собой. Я смог начать работать так, как нужно, добился пары хороших результатов на челленджерах, и один успех повлёк за собой другой. Уверенность в себе снова рождает уверенность. Я прибавлял понемногу, естественно, стал более зрелым и, конечно, сейчас чувствую себя на корте уже гораздо лучше, чем раньше. Но если говорить о матче, который всё изменил, такого не было. То, что я начал играть без травм, было важнее всего. Вообще, это самое главное для любого игрока.

И наверное, особенно для тебя, страдающего синдромом Жильбера. Расскажи, что это вообще такое?
Это наследственное заболевание, из-за которой могут возникать периоды постоянной усталости. Это не очень серьёзное заболевание. Некоторые даже не подозревают, что болеют синдромом Жильбера, потому что если ты не перегружаешь свой организм, то симптомы почти не ощущаются. Когда я много работаю над «физикой», случается, что у меня резко пропадают силы, энергия, я чувствую невероятную усталость. Я должен считаться с этим до конца своей жизни. Это врождённое заболевание, и вылечить его невозможно. Но я с ним уживаюсь. Большую часть времени всё нормально, когда же случаются наплывы усталости, я прохожу соответствующее лечение, и всё. Иногда это состояние может настигать меня на корте, но заболевание это не опасное, без тяжёлых последствий для здоровья.

Вернёмся к 2011 году. После четвертьфинала в Австралии у тебя было ещё два запоминающихся момента: первый финал на турнире в Коста-ду-Саупе, и первый титул – в Умаге. Что из этого всего было наиболее важным для тебя?
Конечно же, мой титул в Умаге. Но отправная точка была, конечно, в Австралии, где я накопил запас уверенности. Благодаря этому я смог сразу же добиться хороших результатов, в частности, финала в Коста-ду-Саупе. После этого мой путь был довольно трудным. В Майами у меня было пищевое отравление, которое подкосило меня на две-три недели. Я не мог толком ничего есть и, конечно, всё это время чувствовал себя плохо. Из-за этого я не мог нормально тренироваться и всю весну играл плохо. Но мой рейтинг позволял мне играть на крупных турнирах и я играл, однако грунтовый сезон был ужасным. Потом постепенно моя игра вернулась.

Ты смог добиться ещё одной высоты – стал игроком Топ-20. Что это значит для тебя?
Это событие символическое, но не самое главное. Знаете, между двадцатым и пятидесятым местом нет особой разницы. Куда важнее завершить год в Топ-16, чтобы играть в Австралии с этим рейтингом. Потому что когда ты в Топ-16, это уже меняет дело.

В 2009 году ты начал работать с австралийским тренером Джеком Ридером, который, видимо, тоже сыграл важную роль в твоём успехе. С чего началось ваше сотрудничество?
Нас с Джеком познакомил мой агент, который знал его. В тот период я больше не ездил на турниры с отцом и был в поисках. Мы много общались, он готовил меня к некоторым матчам и, в конце концов, мы приняли решение работать вместе.

Какой он тренер?
Как можно заметить, он очень спокойный (улыбается). Но он тонкий наблюдатель, он много анализирует игру других теннисистов, их сильные и слабые стороны. Он отлично понимает игру. Кроме того, он руководит и моей физподготовкой и, очевидно, у него это тоже получается хорошо – с тех пор, как я начал с ним работать, у меня не было серьёзных травм. Он не менял кардинально мой теннис, мы не работали конкретно над какими-то ударами, но над всей игрой в целом. И, как я уже говорил, мы проводим много времени, обсуждая теннис других игроков. Да и вообще часто разговариваем, о теннисе и обо всё остальном. Он не пичкает меня информацией о моей игре, а лишь указывает на самое важное. Безусловно, он сыграл большую роль в моём продвижении.

Ты сказал, что до того, как начал сотрудничать с Ридером, принял важное решение перестать работать с отцом, который тренировал тебя с детства. Должно быть, это решение далось нелегко? Что тебя заставило его принять?
Конечно, это решение не было простым. Но я достиг того возраста, когда уже тяжело находиться рядом с отцом каждый день. И это отражалось на моей игре. Я не играл достаточно хорошо, не получал удовольствия от времени, проводимого на корте. Мы поговорили и решили, что будет лучше остановиться. В принципе, в той или иной степени это было обоюдное решение.

Однако поначалу казалось, что этот разрыв повлиял на ваши с ним отношения.
Да, это правда. На некоторое время мы охладели друг к другу, отец плохо переносил эту ситуацию. Но это не могло длиться вечно, прежде всего он остаётся моим отцом (улыбается). Через некоторое время всё пришло в норму. Он и сейчас иногда ездит со мной на турниры и даже помогает время от времени. На US Open он был со мной вместе с моей мамой и младшей сестрой.

Раньше ты выступал под именем Долгополов-младший, но сейчас уже нет?
Действительно, я представлялся так, чтобы меня отличали от моего отца. Но в прошлом году я убрал это уточнение, мне показалось, что такое имя произносить слишком долго (улыбается).

Твой отец известен как бывший теннисист и особенно как бывший тренер твоего соотечественника Андрея Медведева. В своё время ты путешествовал по всему миру вместе с ними, наверняка у тебя сохранилось множество воспоминаний о том периоде жизни?
На самом деле, не слишком много. Когда они начали сотрудничать, мне было четыре года, так что я плохо помню, что было тогда. Потом они расстались и снова объединились, когда мне уже было около десяти лет. Я был уже более взрослым, но их сотрудничество длилось не более года. Когда Андрей играл в финале «Ролан Гаррос» 1999 года, они уже не работали вместе. Но в памяти у меня осталось немало эпизодов. В то время у них была тренировочная база в Нью-Йорке, они играли на множестве турниров. Помню, что я проводил много времени в комнатах отдыха игроков вместе с детьми других теннисистов. Мы веселились, всё время смеялись. Я часто был на кортах вместе с отцом, который начал меня тренировать с трёх лет. Иногда я даже играл с профессиональными теннисистами. На самом деле, я постоянно просил их поиграть со мной (улыбается). Наверное, я их немного утомлял. Я помню, что играл с Агасси, Граф, Курье, а особенно часто с Мустером и Россе. Неплохо!

Для ребёнка это что-то невероятное – получить возможность сыграть с такими чемпионами.
Да, но, знаете, в пять лет ты особо не обращаешь внимания на то, что перед тобой Агасси. Это просто парень, который хотел со мной поиграть! Для меня это было нормально. Я особо не понимал, кем он был.

Ты поддерживаешь сейчас связь с Медведевым?
Не очень часто. У него бизнес в Украине, он занимается политикой, вообще он довольно занятой человек. Он много путешествует. Последний раз мы с ним виделись больше года назад. Мы встречаемся нечасто, но, если такая возможность представляется, встречи проходят очень хорошо.

Ты всю жизнь варился в профессиональном теннисе, наверное, выбор карьеры теннисиста был для тебя абсолютно естественным?
Да, в теннисе я с колыбели. Однако родители не заставляли меня играть, но они видели, что мне нравится быть с ракеткой в руках. Когда я был маленьким, я постоянно просил их поиграть. Играть, играть, играть – кроме этого я ни о чём не говорил (улыбается)! И они продолжали играть со мной, но я не занимался этим для того, чтобы стать профессиональным теннисистом. Мне просто нравилось играть, вот и всё. Потом в 11 -12 лет я начал участвовать в международных турнирах, всё стало серьёзнее. Так я проходил этап за этапом, но всё это происходило само собой, это никогда не было проектом моего отца.

Хоть ты и вырос среди чемпионов, ты смог развить свой собственный стиль игры, стиль уникальный, который и принёс тебе известность. Этот стиль для тебя естественен, или же ты много работал, чтобы играть так?
Это естественный стиль. Но, конечно, я много работал, потому что у моей игры точная механика, требующая постоянной отработки. Моя идея в том, чтобы делать на корте то, что я хочу, варьировать удары, пытаться выигрывать очки. Конечно, я не упускаю из виду тактический аспект, стараюсь действовать по сопернику. На корте я хочу быть свободным, делать то, что нравится мне и тогда, когда мне хочется. Мою игру трудно описать, потому что я могу играть в абсолютно разной манере в зависимости от матча, от моих собственных ощущений. Иногда я особенно чувствую свой бэкхенд, иногда укороченные удары, иногда у меня хорошо идёт подача, иногда приём. Каждый день всё меняется! И я приспосабливаюсь к этому.

Некоторые сравнивают твою игру с теннисом Санторо, что ты об этом думаешь?
Я не особо с этим согласен. Конечно, я много использую резаные удары, но, как мне кажется, в моём арсенале больше оружия. Я могу лучше подавать, бить сильнее, выходить к сетке.

Часто говорят о твоей подаче – у тебя довольно низкий подброс мяча, после которого следует очень быстрое движение. Такая техника – твоё изобретение или тебя этому научили?
Да, в основном это моё изобретение. Всё из-за того, что в своё время я был довольно маленьким для своего возраста. Я начал активно расти с четырнадцати-пятнадцати лет, а до этого мне приходилось подпрыгивать выше на подаче, больше использовать свои ноги, чтобы эффективнее подавать. Так выработалось это движение, ну а потом я уже его не менял.

Есть мнение, что ты мог быть играть лучше, если бы у тебя была техника, близкая к классической. Ты согласен с этим?
Знаете, все любят давать советы. Нет, я не согласен с этим. Многие играют в почти одинаковой манере и, как мне кажется, хорошо уметь что-то другое, чем бы можно было удивить соперника. В любом случае, мне бы не доставляло удовольствия играть в стандартный теннис и, кроме того, у меня нет для этого достаточно здоровья. Поэтому я играю в своём стиле. Помимо всего прочего, я получаю огромное удовольствие на корте, играя в свою игру. Ну конечно, не всегда, но чаще всего это именно так. И мне кажется, что публике нравится, как я играю. Большинство теннисистов предлагают им одно и то же, бег по задней линии, сильные подачи, никакого разнообразия в исполнении, отсутствие игры с лёта. Я же предлагаю что-то отличное от других, и я думаю что им это нравится.

Говорят, что отец строил твою игру на коротких комбинациях, чтобы снизить влияние имеющихся у тебя проблем с физикой.
Да. Когда мне диагностировали синдром Жильбера, стало понятно, что я не могу строить свою игру на бесконечных ралли на задней линии. Я не бегаю тысячи часов на тренировках, как, например, многие испанские игроки. Конечно, я работаю над своим физическим развитием, но я никогда не пытался играть в таком же стиле, как Надаль. У меня нет для этого здоровья. Поэтому я начал играть по-другому.

Твой стиль уникален, это понятно. А ты сам, как личность, тоже такой уникальный?
Думаю, да (улыбается). Но вообще, в некотором роде мы все уникальны! Трудно говорить о своей личности. Я довольно спокойный, стараюсь не воспринимать теннис слишком серьёзно. Ведь теннис – не самое главное. Главное, чтобы ты сам и твои близкие были здоровы.

Помимо тенниса, как кажется, ты помешан на гоночных автомобилях. Это правда?
Да! Я обожаю скорость. Раньше у меня была Subaru, которую я продал, сейчас у меня Nissan GTR. Я принимаю участие в коротких заездах, это очень популярно в Украине, во многих городах организуют подобные соревнования. Я не зарабатываю на этом денег – нужны спонсоры, а для того, чтобы были спонсоры, нужно быть профессионалом и больше ничем другим не заниматься. Для меня это хобби, страсть. На это не уходит много времени, потому что рядом есть люди, которые занимаются подготовкой машины. Во время заездов я лишь сажусь в автомобиль и нажимаю на газ. У меня есть финансовая возможность позволить себе это, и поэтому моё увлечение не влияет на мой распорядок дня.

Вернёмся к теннису. У тебя есть проблемы с Федерацией тенниса Украины. В чём именно причина всего этого?
Имеются определённые разногласия с руководством Федерации, которое, как мне кажется, не учитывает интересы игроков. Я об этом им сказал. Сейчас я оставил это в стороне и решил снова играть за сборную в Кубке Дэвиса. Я не собираюсь играть за другую страну, как иногда говорят. Я родился в Украине, живу в Киеве, и стараюсь возвращаться сюда как только могу. У меня нигде больше нет другой базы, это моя страна, хоть я и постоянно в разъездах.

Ты популярен у себя на родине?
Не очень. Проблема в том, что украинцы фактически не могут смотреть теннис по телевидению. Ни один национальный канал не транслирует турниры, даже турниры «Большого шлема» и Кубок Дэвиса. Если хочешь смотреть теннис, нужно потратить сотню долларов в месяц на российские каналы. Немногие могут себе это позволить. Поэтому меня мало кто знает. Возможно, сейчас таких людей больше, потому что обо мне начали время от времени говорить в новостях. Но у меня нет такой популярности, которая могла бы быть в другой стране, где теннис активнее продвигается. Возможно, благодаря моему успеху что-то изменится. Скажем, если я войду в Топ-10, быть может, некоторые каналы захотят транслировать турниры. Во всяком случае, я на это надеюсь.

У украинской команды может быть неплохое будущее, учитывая, например, прогресс Сергея Бубки, который на пару лет тебя старше.
Я надеюсь. Времена меняются – у нашего тенниса было несколько трудных лет, но сейчас появляются хорошие молодые игроки. Сергей хороший парень, я знаю его ещё с юниоров. Я думаю, что у него есть хороший потенциал, который он пока ещё не реализовал. У него есть игра, физика, он отлично подаёт, прекрасно чувствует себя на задней линии. Если всё будет идти хорошо, он может стать отличным игроком.

В заключение поговорим о будущем. До какого предела, как тебе кажется, ты мог бы дойти?
Я не ставлю перед собой каких-то границ. Почему бы однажды не стать первой ракеткой мира? Если я продолжу постоянно прогрессировать, буду здоров, то всё возможно. В любом случае, моя цель – стать первым. Но я знаю, что для этого придётся много работать – в частности, над подачей, особенно над первой подачей, процент попадания которой у меня слишком низкий. Мне нужно прибавлять в физике, потому что мои рисковые удары должны быть и сильными. Если говорить в общем, я должен стать немного сильнее во всём. Если у меня это получится, я думаю, что моя игра позволит мне подняться очень высоко. Кто знает? У меня есть ещё четыре-пять лучших лет впереди, так что всё возможно. Я буду прикладывать максимум усилий, и через несколько лет будет видно, на что я способен.

По материалам Tennis Magazine N 424, Sport.ua