РОДНИНА: «Если Высоцкий подрывал устои, то я их защищала»

Она была любимицей всего  земного  шара. Роднина в 30 лет, после рождения сына, стояла на золотом олимпийском пьедестале, а по ее щеке под советский гимн текла та самая знаменитая слеза, которую вот уже многие десятилетия не могут забыть. Она ненавидит, когда ее спрашивают про эту слезу. Следующие 30 лет она жила борьбой - с дураками, чинушами, мужьями. Роднина даже стала депутатом Госдумы, но этот факт в ее биографии не отменяет в ней милую, элегантную и очень искреннюю женщину. И вот Ирина  Константиновна отмечает свой юбилей.

«Так и сказал: «Пошла вон!»

— Мне кажется, вы такой человек, который никогда не скрывает своего возраста?
— А чего ж скрывать-то? Какие тут могут быть секреты? Да и смешно мне не говорить о своем возрасте, ведь достаточно большой период моей жизни проходил на глазах у всех. Так что высчитать дату моего рождения очень легко.

— Жернова, в которых вы вертелись в большом спорте и сейчас в политике, — две большие разницы?
— Я же в большой спорт попала практически еще девочкой: ни знаний, ни опыта и кожа еще нежная. Тогда мне казалось, что жестче тех моментов, которые я прошла, просто не может быть. Да и конкуренция мощная. А какое давление было на нас, спортсменов Советского Союза! Столько негатива выливалось на пресс-конференциях. Вот там я научилась и себя отстаивать, и страну. А в Думу попала уже с другими знаниями, другим опытом. Я себя здесь чувствую комфортно. Представляю Омскую область, работаю в Комитете по образованию. Это моя делянка. Хотя, конечно, бывают и какие-то удары из противоположного окопа.

— Ну а в спорте вы же часто получали удары в спину?
— Это не удары в спину, а нормальная конкуренция. Есть же ревность, зависть. Я всегда была готова к тому, что человек, который не может с тобой справиться в открытом бою, будет предпринимать какие-то другие шаги.

— Когда вы начинали, в зените славы была знаменитая советская  пара Белоусова—Протопопов. Вы стали наступать им на пятки, и они начали против вас вести какую-то борьбу?
— Это было, но за нами стоял Жук. А он сам был как Китайская стена. Это была их давняя дуэль. Раз Жук как спортсмен не смог доказать свои идеи, то он начал это делать через своих учеников. Протопопов и Белоусова чувствовали идущую от нас опасность. Они все-таки были старше нас, медлительнее и не обладали тем арсеналом технических элементов, которые были у нас. К тому же у нас был такой мощный тренер!

— Настолько мощный, что вам даже пришлось от него уйти.
— Я ушла не от этого. Я пришла к Станиславу Жуку, когда мне было 14 и провела с ним целых 10 лет. Для фигурного катания это очень много. Рядом с таким характером и мой характер сильно закалился. Просто у нас была проблема отцов и детей. Я-то уже не девочкой была, а он требовал такого же подчинения, как раньше.

— Говорят, резкий был человек.
— Даже не резкий, а грубый. Станислав Алексеевич фанатично занимался своим делом, обожал его и требовал от всех остальных точно такого же самоотречения. Он был диктатор. Наверное, по-другому нельзя дать результат. Но таким образом в моем лице он воспитал достойного соперника.

— А вам, как в балете, конкуренты стекла в коньки не подбрасывали?
— Бывали такие мелочи — и стекло в коньки подсыпали, и молнию сзади подрезали. Но я на это внимания не обращала. Вытряхнешь стекло и идешь дальше. Тем более что это происходило в тот момент, когда у тебя нет выбора, нужно быстро выезжать на лед. Не останавливать же соревнования.

— Вы практически всегда были первой, поэтому так и не успели никому позавидовать?
— Да мне и не снилось даже, что я могу стать чемпионкой мира, Европы. К тому же в начале я у Жука была только лишь слепым котенком. Но я действительно никому не завидовала. Может, потому что у меня не было никаких кумиров. Да и некогда завидовать-то, каждый раз нужно было свои титулы отстаивать и защищать.

— Вот вы от Жука перешли к Татьяне Тарасовой. Но она же была чуть ли не подружкой для вас, всего-то на два года старше.
— Действительно, Тарасова со многими своими подопечными вела себя как подружка. Мы-то с Сашей Зайцевым пришли к ней не за опытом, а за большей свободой, самовыражением. С Жуком мы прошли все: травмы, болезни, смену партнеров, предательство со стороны других людей. Но при этом самой большой похвалой от него было: «Ну вот уже лучше». А у Тарасовой на первых же тренировках услышали: «Гениально! Потрясающе!». К этому надо было привыкнуть. Еще Жук никогда не опаздывал на тренировки.

— Представляю тогда, что было, если вы бы опоздали на тренировку хотя бы на минуту.
— Один раз я даже не опоздала, была уже в коньках, но с кем-то заболталась и вышла на лед минуты на две позже. Жук меня тут же попросил уйти со льда и наказал двухчасовым бегом.

— А в каком тоне это было высказано?
— Так и сказал: «Пошла вон». И был посажен солдатик, который следил, чтобы я эти два часа бегала. А когда мы с Зайцевым были у Тарасовой, она сама могла опоздать и на полчаса. Помню, я стояла озверевшая, ждала ее уже минут 20, а она приходит: «Ой, я вчера до половины двенадцатого делала программу Ире Моисеевой и Андрюше Миненкову. У меня там такое шоу!» Такая вот творческая личность.

— Сейчас вы в каких отношениях с Татьяной Анатольевной?
— Ни в каких. Их просто нет. Мы очень разные люди. Я человек, может, в чем-то и резкий, но по натуре своей не предатель и не политическая проститутка, я не буду подстраиваться. Пусть себе в ущерб, но я всегда скажу правду. Да, я могу быть не права, но вот эти бесконечные приседания, удобно-неудобно, выгодно-невыгодно — это не по мне. Я не могу общаться с человеком, у которого сегодня болит голова, и поэтому он с тобой не здоровается, а завтра голова уже не болит, хорошее настроение, и он виснет у тебя на шее. Поэтому лучше держать дистанцию.

— Представляю, как ехидно вы смотрите на Татьяну Анатольевну, когда она сидит в жюри в программе «Ледниковый период».
—Я эту передачу не смотрю, мне не очень интересно. Для меня спорт, фигурное катание — это было очень серьезно. Каждая оценка выстрадана, вымучена. Я в шоу никогда не хотела участвовать и не могла, потому что я спортсменка.

—С одной стороны, эти шоу популяризируют фигурное катание, но с другой — нивелируют труд спортсмена. Люди смотрят на какую-нибудь певицу: «Смотрите, как здорово они за месяц кататься научилась». Потом делается тур по стране, и деньги гребут лопатой.
— Так как я депутат от Омска, то знаю, что, когда «Ледниковый период» приезжал в этот город, люди рвали администрацию губернатора, чтобы достать билеты на это шоу. Но одно дело телевизор, маленькая площадочка, чуть-чуть больше, чем ваша трехкомнатная квартира, стоят камеры, все высвечено, если что не так, можно подрезать. Но вдруг эти люди выходят на большую арену, и становится ясно, что кататься они вообще не умеют. Вот как Анна Большова имела смелость, если не наглость, выйдя без Алексея Тихонова и через три-четыре шага упав так, что стены затряслись, сказать: ну видите, как тяжело без партнера, тогда я вам лучше спою. Она перепутала помещение «Ленкома» со стадионом, и публика стала расходиться. Это называется подмена и халтура, и это не смена профессии, это смена ориентации.

«Белого вина мне всегда наливали»

—Известно, что главный тренер в вашей жизни, Станислав Жук, умер на входе в метро. И жил он небогато.
—У Станислава Алексеевича  случился сердечный приступ. У меня есть знакомая, у которой тоже супруг упал в метро, с сердцем стало плохо. А у нас народ такой: им что сердце, что алкаш — перешагнули и пошли дальше. Один раз я ехала в своей машине по Садовому кольцу, смотрю, у остановки лежит человек и все спокойно входят в автобус, выходят. Я, естественно, остановилась, а на меня посмотрели как на ненормальную: лежит алкаш, ну и пусть лежит. Ну а Жук, когда был выпивши, мог наделать такого...

— То есть и он позволял себе нарушать режим?
— Алкоголиком он не был. Когда нужно было вкалывать, он моментально пить заканчивал. Это просто распущенность. Что значит позволял? У нас вся страна позволяет, и уже не первый век. Другой вопрос, что многие из тех, кто стоял у руля фигурного катания, помогали спиваться Станиславу Алексеевичу. Когда я к нему только пришла, он же вообще не пил. Человек всего себя отдавал спорту, тренировкам. Изматывался до капельки, а потом приезжали какие-то люди, ставили выпивку на стол.

— Вы создали себе настолько светлый образ, что кажется, будто сами режима никогда не нарушали.
— Конечно, нарушала. У мамы по воскресеньям обязательно был семейный обед, я еще совсем молоденькой была, но мне уже белого вина всегда наливали. Я и своих детей так же потчую, ничего в этом зазорного нет. Это же вино! Естественно, я никогда себе не позволяла прийти выпивши на тренировку, у меня и мыслей таких не было.

— Вы можете развеять эти ужасные слухи о том, что Уланов перед чемпионатом мира 72-го года вас специально бросил на лед, потому что был женат на вашей конкурентке?
—Это домыслы, какая-то трагическая мелодрамная сказка. Все это неправда. На таком уровне партнер не может сделать своей партнерше подобную гадость.

— В Советском Союзе были такие великие правильные спортсмены, как вы, Анатолий Карпов, которых, словно на витрине, предъявляли Западу как лучший образец советского человека. Вы чувствовали себя на витрине?
— Никогда этого не чувствовала. Но если нас предъявляли как образец, то, положа руку на сердце, мы это заслужили. Страна нам платила за все, ну а кто платит, тот и музыку заказывает.

— В 1980-м вы выиграли свое третье олимпийское «золото», и в этом же году умер Высоцкий. Вы знали, что помимо ваших бесконечных тренировок и чемпионатов есть другая, параллельная жизнь?
— Конечно, знала. Но Высоцкий — человек из совершенно другой области. Он во многом переворачивал наше мировоззрение, особенно отношение к себе и к стране. Я делала тоже много, но действительно в другой жизни. Если Высоцкий подрывал устои, то я как бы их защищала.

«Для меня развод — это не трагедия»

— Понимаю, что вам уже надоели вопросы о личной жизни...
— ...Личная жизнь у меня замечательная. Думаю, что многие женщины мне позавидовали бы.

— Но вот один у вас брак распался, второй. И люди скажут, а чему тут завидовать-то?
-У меня был один партнер и другой партнер. Один тренер и другой тренер. Была одна страна, СССР, которую я обожала, и другая — Америка, в которой долго жила и работала. Ну и что? Для меня развод — это не трагедия. Хуже, когда живем, сидим на кухне спина к спине и не общаемся.

— Я слышал, что, еще будучи замужем за Александром Зайцевым, вы влюбились в своего второго мужа и ушли к нему.
— Нет, прямо так я не ушла. Просто сердце мое было уже свободно. На тот момент мы с Зайцевым лишь сохраняли видимость брака.

— Что-то сейчас о нем ничего не слышно.
— В основном он живет под Москвой, на своей даче. Ему нравится быть пенсионером, мне — нет.

— Второй ваш развод был очень тяжелым, вы дочку отсуживали.
— Так пережили. Мы же болеем иногда, вот и переболели. А по мне это видно?

—Получается, что это именно с вами мужикам жить непросто?
—Конечно, и я это знаю. Поэтому я не их виню, а во многом беру ответственность на себя. Просто я приспосабливаться не умею, а мужчины этого не любят.
 
— Вашему сыну, Александру Зайцеву-младшему, 30. Он уже отец, а вы, соответственно, бабушка. Живет в Москве, занимается гончарным искусством. А дочка ваша чем занимается?
— Она живет в Вашингтоне и работает в телекомпании «Раша тудей». Будете там, посмотрите, Алена Миньковски ее зовут.

— То есть вы абсолютно счастливый человек. Сейчас у вас есть кто-нибудь?
— Вы знаете, я так окружена любовью людей, что какой-то отдельной любви ждать было бы очень большим хамством. Но и она у меня тоже есть.

— Есть в вашей жизни такое, что вы до сих пор не можете себе простить?
— Когда умирала моя мама, я была в Америке и так и не смогла к ней приехать. У меня тогда украли паспорт, и советское консульство рожало мне этот паспорт в течение трех недель, поэтому у меня ничего не получилось. Я смогла приехать только на 40 дней. Не могу себе простить этого.

Александр МЕЛЬМАН, газета «МК в Украине»