Помним. Его боялся сам Рагулин…

НЕВЗЯТЫЙ АВТОГРАФ

На последнем чемпионате мира в мае ко мне обратился известный чешский журналист Вацлав Яхим, голос чешской федерации хоккея, не пропустивший за последние годы ни одного крупного турнира. Ему позарез был нужен автограф Мишакова. Я дал чешскому коллеге адрес ветерана (жил он на улице Зорге, недалеко от дворца на Ходынке) и номер домашнего телефона. Дозвониться до Евгения Дмитриевича Яхиму не удалось, и он, уезжая из Москвы в Прагу, попросил меня взять у ветерана автограф для чешского исторического справочника. Дал конверт, три листка плотной бумаги, 500 рублей денег на почтовые расходы. Я, разумеется, с легким сердцем пообещал, благо часто встречался с Мишаковым на хоккее. И в Подольске, где он консультировал базировавшийся в этом подмосковном городе ХК МВД, и во Дворце спорта ЦСКА, куда Евгений Дмитриевич частенько заглядывал на домашние матчи армейцев.

А тут как раз и случай удобный представился. 25 мая на совещании руководителей клубов суперлиги от ФХР Мишакову должны были вручить автоматическое инвалидное кресло – в последнее время ветеран передвигался с большим трудом даже при помощи палочки. Я заранее собрал сумку, положив туда чешский конверт. Но, отправляясь с утра из дома на Лужнецкую набережную, где должно было состояться заседание, решил в жаркую душную погоду обойтись без лишнего багажа. О конверте я вспомнил только, когда увидел Мишакова, расположившегося прямо на порожках здания Олимпийского комитета в окружении руководителей ХК МВД…

Получив из рук президента ФХР Владислава Третьяка подарок, Евгений Дмитриевич со свойственными ему прямотой и искренностью обратился к руководителям клубов – мол, давайте играть в советский атакующий хоккей, только так мы придем к победам. Ему аплодировали с налетом снисходительности. Я же не особенно корил себя за оставленный дома конверт: ничего страшного, возьму автограф у Мишакова осенью, когда начнется чемпионат страны.

…А через пять дней пришло печальное известие.

ОН ТАК СМОТРЕЛ НА ВНУКА…

Рассказывает Юлия, дочь Мишакова:

— У меня даже в мыслях не было, что папа умрет так внезапно. Он ведь ни на что не жаловался. У него была сердечная недостаточность, но при большом весе, 150 килограммов, это вполне нормально. У папы сильно болела правая нога, тазобедренный сустав. Тренируя детей, он упал на лед и получил эту злополучную травму. Оперировать его не стали, боялись, что не выдержит сердце.

Одно время папа сильно кашлял. Я давала ему одно лекарство, оно помогало, и года на полтора кашель отступил. Но затем возобновился.

В субботу, за четыре дня до смерти отца, мы пошли с ним в суши-бар на Октябрьском поле – я, внук Данька (ему шесть лет) и внучка Настя (ей девятнадцать). Мне показалось, что папе не хватает воздуха, он даже задыхался. «Наверное, от жары», — подумала я и предложила немедленно вернуться домой. «Да, ладно», — отец, как всегда, отмахнулся.

В разговоре он как-то вскользь обмолвился, что, мол, пора ему и на покой. Я восприняла эти слова как мрачную шутку. При этом папа как-то особенно пристально смотрел на Даньку. Словно чувствовал, что видит его в последний раз.

Мы до сих пор не сказали внуку, что дедушка умер…

…Во вторник вечером Мишакову стало плохо. Он начал задыхаться. Вызвали «скорую», врачи оказали ему первую помощь и предложили немедленно ехать в больницу.

— В больницу не поеду, везите в госпиталь, где я лежал раньше, — стал настаивать Евгений Дмитриевич.

Позвонили в госпиталь. Там сказали, чтобы он ехал в больницу, а на следующий день его положат в этот госпиталь. Мишаков спустился из квартиры к машине «скорой помощи», как вдруг ему снова стало плохо. Его доставили в реанимацию 19-й горбольницы, что на Красной Пресне.

— Врач будет завтра в 12 часов, тогда и приходите, — сказали жене Вере.

К полудню она приехала в больницу, с трудом уговорила охранника, чтобы ее пропустили к мужу. Но дойти до палаты не успела. К ней вышел врач и сообщил, что Мишаков 15 минут назад умер: рассказывая во время обхода о своих болячках, внезапно закрыл глаза и откинулся назад.

НАШ ПЕРВЫЙ ТАФГАЙ

Первым тафгаем в отечественном хоккее принято считать защитника Александра Рагулина, которого канадцы за внушительные габариты прозвали Большой Раг. Однако Суперсерия-72 против сборной Канады, собранной из лучших игроков НХЛ, показала, «кто есть ху».

После разгрома в Монреале 3:7 один из тренеров «Кленовых листьев» Джон Фергюссон дал спецзадание ставшему впоследствии знаменитым Бобби Кларку: «Убрать Харламова». И тот нещадно бил Валерия.

— Эх, мне бы дать ему отпор, — вспоминал Мишаков. – Но я так редко выходил на площадку, в основном в меньшинстве. А то бы этому Кларку не поздоровилось.

В шестом матче серии Кларк нанес Харламову травму ноги, и в следующей игре наш лучший нападающий не смог выйти на лед. В ней-то и случился знаменитый эпизод с участием Мишакова. За полгода до смерти Евгений Дмитриевич рассказал о нем в деталях:

– Я проезжал по бортику за воротами канадцев, которые защищал Тони Эспозито. И вдруг их нападающий Род Жильбер со всей силы ударил меня клюшкой в бок. Я тут же сбросил перчатки и пошел на него в рукопашную. Канадец вызов не принял и стал загораживаться клюшкой. Тут подскочил еще один канадец, Гари Бергман, лысый такой, схватил меня за шею. Потом кто-то подставил мне подножку, и я стал падать на лед, успев схватить Жильбера за волосы. Так мы вместе и упали. Подраться нам не дали. За него вступились партнеры, находившиеся не только на льду. Со скамейки запасных ему на подмогу прилетели еще несколько канадцев. Образовалась куча-мала из восьми человек, семеро из которых были мои соперники.

А что же наши? Они все это время стояли в сторонке и смотрели, как я в одиночку бьюсь в толпе канадцев. Потом, уже после Суперсерии, Тарасов, не стесняясь в выражениях, пристыдил армейцев-сборников: «Что же вы, трусы, смотрели, как Дмитрича бьют. Почему не вступились?» Когда нас с Жильбером удалили, я со скамейки штрафников показывал ему жестами – сейчас отсидим, а потом давай схлестнемся один на один. Он опять отказался.

Когда в Канаде отмечали 15-ю годовщину Суперсерии, я его спросил: «Почему ты тогда не стал со мной драться?» – «Да ты бы меня убил», – признался Жильбер.

– Мне часто приходилось выполнять в команде роль устрашителя соперников, – продолжал Мишаков. – Иногда Тарасов даже просил усмирить кое-кого из них, особенно распоясавшегося. На площадке да и в жизни я никого не боялся. Такой уж у меня характер. Многие соперники опасались 105-килограммового Сашку Рагулина, мой же вес тогда едва приближался к 90 килограммам. Но сам Рагулин боялся меня. Бывали моменты, когда приходилось его «воспитывать» – рука-то у меня была тяжелая. Хотя в жизни мы с ним были лучшими друзьями.

Помню, молодой строптивый Борис Александров, едва появившись в ЦСКА из Усть-Каменогорска, отказался собирать после тренировок шайбы и таскать в поездках тяжелый станок для точки коньков. Мне пришлось кулаком сделать ему внушение. Как раз в это время в раздевалку вошел Тарасов и все увидел.

Подзывает меня к себе, спрашивает:

– За что ты его ударил?

– За дело, – отвечаю.

– За дело – можно, – процедил Анатолий Владимирович и ушел.

После этого мы с Борькой сдружились, и он при встрече всякий раз вспоминал тот воспитательный момент.

УЛЫБКА ЦЕНОЙ В КВАРТИРУ

О Мишакове говорили: если он на поле и перед ним стена – убирай ее, снесет. На льду он не жалел ни себя, ни соперников. Бывало, те жестоко его били, порой исподтишка.

– Однажды в повторном финальном матче Кубка европейских чемпионов со «Спартаком» мне здорово досталось от Женьки Зимина, – вспоминал Мишаков. – После двух периодов мы проигрывали 3:5, а в итоге победили 8:5. На последней минуте матча, чтобы убить время, я положил шайбу на крюк клюшки, словно на сковородку, и стал возить ее по площадке, издеваясь над поверженным соперником. Зимин не выдержал, догнал меня и клюшкой рассек мне бровь. Правда, после сирены зашел к нам в раздевалку и извинился.

Я не в обиде – шрамы украшают мужчину. Сколько мне их накладывали, уже и не вспомню. Я ломал ребра, ключицу, бедро. Повредил левую руку, она до сих плохо работает. Выбиты все передние зубы. Так что моя улыбка стоит однокомнатной квартиры. Удалены все четыре мениска. А нос мне ломали восемь раз. В общем, травм и повреждений не меньше, чем у хваленых канадских профессионалов.

Кстати, в 1967 году Мишакова, по его собственному признанию, приглашали в «Чикаго». Говорили: «Будешь наших звезд Бобби Халла и Стэна Микиту защищать». Он, понятное дело, отказался.

О бесстрашии Мишакова за пределами площадки говорит инцидент, случившийся незадолго до чемпионата мира-67.

– Вернувшись из Швеции, где проводили товарищеские матчи, я, Олег Зайцев и Виктор Кузькин «сообразили на троих», – вспоминал Мишаков. – Идем по улице, прилегающей к аэровокзалу. Зайцев что-то не поделил с таксистом (потом говорили, что хотел без очереди сесть в машину. – Прим. ред.). Завязалась ссора. Гляжу, Олега бросили на капот автомобиля и начали бить. Мы с Кузькиным бросились на подмогу. Таксистов восемь, нас – трое. В неравной драке одному из них монтировкой пробили голову. Вскоре газета «Правда» написала, что хоккеисты ЦСКА применили запрещенный прием и нанесли травму таксисту. С нас сняли все спортивные звания, а меня вывели из состава сборной. Кузькина же взяли на чемпионат мира только потому, что даже тогда классные защитники были в дефиците. Потом, правда, в этой неприятной истории разобрались, но мой дебют на мировом первенстве пришлось отложить на год.

ВЕРА, НАДЕЖДА, ОЛЬГА…

Мишаков трижды женился и дважды разводился. С первой женой, Надеждой, он прожил 18 лет, у них родилась дочь Юля. Больше своих детей у Евгения Дмитриевича не было.

Вспоминает Надежда Французова, первая супруга Мишакова:

– Боюсь, я вас разочарую. Все знали Евгения Дмитриевича человеком сильным, мужественным, подтянутым. Однако в семье он был далеко не ангел. Даже ложился в госпиталь лечиться от запоев. Я как могла сдерживала его. Жили мы в одном доме с Кулагиным, помощником Тарасова. И если Борис Павлович видел Женю выпившим, то докладывал шефу, и тот урезал ему зарплату. Сколько я слез пролила, чтобы урезонить мужа. Заставляла его учиться. У него, кстати, два высших образования, чем он впоследствии очень гордился. Сначала он окончил Высшую школу тренеров, а потом – Институт физкультуры в Малаховке. Бывало, ездила с ним на зачеты. А если отправится один, то до института мог и не добраться.

Рассказывает Юлия, дочь Мишакова:

– Папа меня буквально боготворил. Слушался меня беспрекословно. Если во время ссор я вмешивалась, то папа успокаивался. Мама шла на хитрость, посылая меня вместе с отцом в пивную или ресторан. Потому что знала: в каком бы состоянии он ни был, меня никогда не потеряет, не бросит. Я даже в ресторане «Седьмое небо» в Останкине была, хотя детей туда не пускают. И если я говорила: «Хочу домой», – он меня слушался, и мы уходили.

– Развелись мы в 1980 году, – переходит к деликатной теме Надежда. – Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, стал такой случай. Женя, работая помощником начальника отделения в районном военкомате, получил отпускные. И решил отметить уход в отпуск в ресторане. Вечером звонит мне Татьяна Михайлова, жена Бориса: скорее встречай мужа, его стукнули по голове, везут домой. Привезли в одних трусах, без денег, ключей от машины. Все соседи носы повысовывали из своих квартир. Он не хотел разводиться, на суде просил дать полгода отсрочки. Но я твердо сказала «нет», у меня и слез-то уже не осталось. Нас развели за десять минут, и я взяла девичью фамилию – Французова…

С Ольгой Мишаков прожил года три.

– Она в отличие от меня могла дать ему отпор, – рассказывает Надежда. – Но Ольга как-то позвонила мне и сказала: «Живет он со мной, а продолжает любить тебя».

С третьей женой Верой Мишаков познакомился на АЗЛК, где работал в СДЮШОР «Москвич». Она из Благовещенска, трудилась маляром. У Веры была дочь Света. Официально вместе Евгений Дмитриевич и Вера жили последние пятнадцать лет, вплоть до самой смерти Мишакова. Но при этом Евгений Дмитриевич не забывал о внучке Насте (она сейчас – мастер спорта по софтболу) и шестилетнем внуке Даниле (он пошел по стопам деда, играет в хоккей в детской школе «Серебряные акулы»).

ЛУЧШАЯ «ВОЛГА» В МОСКВЕ

После окончания карьеры многие, даже великие мастера оказываются на обочине жизни. К Мишакову это не относится. Он всегда был востребован. Работал в Свердловске со СКА, где дал путевку в спортивную жизнь ставшему известным врачу Евгению Вещеву, работавшему впоследствии с футболистами и хоккеистами ЦСКА. Во второй половине 70-х возглавлял СКА МВО, дочерний клуб ЦСКА. Но после ссоры с Виктором Тихоновым пришлось уйти. По этой же причине Мишаков отказался возглавить армейскую хоккейную школу.

В смутное для страны время, в начале 90-х, по приглашению друга уехал в США тренировать мальчишек. Но через полгода вернулся. Затем были Мурманск, Новосибирск, а последний год – ХК МВД, где Евгений Дмитриевич работал консультантом.

Вспоминает Евгений Вещев, заместитель директора Всероссийского центра медицинских катастроф:

– Это был настоящий русский мужик, от сохи, крестьянин. Ребята в Свердловске – а оттуда вышло немало известных впоследствии игроков – к примеру, Сергей Шепелев, Виктор Кутергин – в нем души не чаяли. Звали его Берлогой за медвежью походку.

Мастер на все руки, он свою «Волгу» ГАЗ-21, купленную после победы на Олимпиаде-68, довел до совершенства. Она была настолько вылизана, что вызывала неописуемый восторг у пассажиров. Наверное, тогда это была лучшая «Волга» в Москве. Если кому-то надо было наточить коньки, заштопать экипировку, шли к Мишакову. А как он точил ножи!

Похоронили Евгения Дмитриевича на Троекуровском кладбище Москвы. Хотел он лежать на Ваганьково вместе со своим другом Рагулиным, а оказался рядом с партнером по тарасовской системе Юрием Моисеевым.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

МИШАКОВ Евгений Дмитриевич
Родился 22 февраля 1941 года в деревне Никиткино Егорьевского района Московской области.
Заслуженный мастер спорта. С 1959-1962 играл в «Локомотиве», 1962-1963 – в СКА МВО, в 1963-1974 – в ЦСКА. Чемпион СССР 1964-1966, 68, 1970-1973. В чемпионатах СССР 400 матчей, 183 гола. Двукратный олимпийский чемпион (1968, 1972), четырехкратный чемпион мира (1968-1971). В первенствах мира и на Олимпийских играх 35 матчей, 29 шайб. Участник Суперсерии-72 (6 матчей).
После окончания игровой карьеры работал старшим тренером СКА (Свердловск), СКА МВО (Липецк, Москва), в райвоенкомате Москвы, тренером-преподавателем в спортклубе АЗЛК.
В 1993 году шесть месяцев тренировал детей в хоккейной школе под Бостоном (США). Тренировал команду «Полярные зори» Кольской АЭС, занимал пост вице-президента новосибирской «Сибири». В сезоне-2006/07 консультант ХК МВД (Московская область).
Награжден двумя медалями «За трудовую доблесть».
Умер 30 мая 2007 года в Москве. Похоронен на Троекуровском кладбище.

Sport.ua