Денис ЛАКТИОНОВ: «Ну все, Хуён, я тебя запомню»

Денис Лактинонов, теперь работающий в «Томи» одновременно и переводчиком, и футболистом, и тренером-селекционером, рассказал Sports.ru о пацанских понятиях и малиновых пиджаках Сахалина, побоях и собаках Южной Кореи, молчаливом Романцеве из Тарасовки, джентльмене из «Сибири» и томских попрошайках.

Конец света

– Первый серьезный клуб в вашей карьере – «Сахалин» с одноименного острова. Раньше туда заключенных в ссылку отправляли, вас-то как занесло?
– В моей родной деревне, рабочем поселке Краснозерское, команда была, которую мой отец тренировал. Раньше он работал в ДСО «Урожай», сельские олимпиады проводил. А потом на футбол переключился. Мы громили всех подряд: «Динамо» из Барнаула, прочие сибирские команды. А потом как-то на очередной турнир поехали, и меня тренер «Чкаловца» (нынешняя «Сибирь») заметил. Приезжай, говорит, на сборы. А через несколько дней перезванивает: меня на Сахалин позвали, поедешь? Я говорю – конечно, чего мне. И так мы на Сахалин уехали.

– Вы вообще знали, где это?
– Ну, название слышал, а что это такое, не представлял. Когда на карте посмотрел – опешил. Думаю, елки-палки, конец света. А когда прилетели, то оказалось, что не так все плохо: город портовый и серенький, конечно, 60 тысяч всего, но чистый и люди хорошие. Только вот с футболом не очень. Мне там зарплату положили в 100 долларов, да и платили еще с задержками, поэтому я только и думал, что мне на следующий день покушать.

– Как проблему решали?
– Контейнеры разгружал. Нас собиралось человек пять-шесть из команды, и мы в порт отправлялись. Часов шесть-семь там поработаешь – и нормально. Потом обратно на поле. Я тогда еще, помню, себе на бутсы копил: старые перешил все от и до, играть не в чем было. Адидасовские в то время стоили три-четыре моих зарплаты, где я такие деньги найду? Иногда на честно заработанные в порту покупал пепси-колу, сникерсы. Для меня тогда так все это дорого казалось, ужас просто. Но самое яркое воспоминание того периода – это холодильник дома. Он был полностью забит красной рыбой и икрой, мы ее реально ложками ели. Так два года и прошли.

– Какие они были – 90-е на Сахалине?
– Очень интересное время. Когда мы хорошо играли, то к нам прямо с трибуны заходили в раздевалку блатные, как их тогда называли, «уважаемые люди», и раздавали конверты тем, кто им больше нравился. Сколько именно там было, не помню – у нас же тогда тысячи и миллионы были. Но если на все эти миллионы можно было купить сникерсов десять (я конфеты очень люблю), то это хорошей премией считалось. А еще на каждый выездной матч мы брали с собой чемоданчик денег, потому что без него очки набрать и тем более выиграть нереально было. Везде встречались ребята, которые могли что-то сказать или припугнуть. Но дома мы себя чувствовали защищенными. У нас тоже что-то типа «крыши» было, малиновые пиджаки по всей трибуне. И мы за два года ни одной игры у себя не проиграли! Я не скажу, что мы покупали матчи, просто, наверное, играли хорошо. А еще нас выручал человек-пенальти Виктор Рыбаков. Слыхали про такого?

– Нет.
– Да вы что – это же гений, а не человек! Доходило до такого. Мы играем дома. Счет 0:0. Нам выигрывать надо, а не идет. И вот он брал чужого игрока за майку, запихивал его в штрафную площадь, а потом вместе с ним падал. Пенальти. Дело в том, что падал он очень красиво и правдоподобно – не подкопаешься. Даже сейчас на турнирах ветеранов такие штуки проделывает. Он ведь прошел школу Бормана, этого, Овчинникова. И многое в футболе знал. Мне кучу советов дал, как стоять за себя, как цель ставить и идти к ней.

– Почему же вы тогда Сахалин оставить решили?
– У нас команда разваливалась, пять месяцев я зарплату не получал. Поэтому и решил в Южную Корею на просмотр улететь. Меня корейцы заметили на одном из сборов, который мы у них с «Сахалином» проводили. Потом мой тренер Валерий Еркович поехал на переговоры и продал меня. В Южную Корею все наши футболисты тогда улететь мечтали. Там и денег было больше, и условия жизни лучше. Мне сразу 3000 долларов предложили – больше, чем тогда в «Спартаке» люди зарабатывали. В России на тот момент был какой-то непонятный вариант с дублем «Локомотива». Еще в Кемерово мне обещали, что армию сделаем, мол, будешь играть. Но в Россию, подумал я, в любой момент вернуться успею. И уехал.

Лучший друг – Хуён

– Культурный шок в Корее испытали?
– Еще бы. Там такая чистота, такие отношения между людьми! В магазине спокойно можно что-нибудь украсть, даже телегу вынести. Такие там отношения доверительные, что никто и не смотрит, заплатил ты или нет. Это по умолчанию у них. А мы тогда на Сахалине жили по-пацанским законам: если ты пацан – то пацан. Один за всех и все за одного, ну и так далее. А у них по-другому все. Почтение к тем, кто старше – на первом месте. Вот если человек тебя хотя бы на полгода старше, то он может подойти и просто так подзатыльник отвесить со словами: иди, мол, кока-колу мне купи. И ты должен пойти и купить. Или смотришь телевизор, а он берет пульт и переключает. Для них это нормально. А я ведь по пацанским законам воспитан, меня только тронь. И вот сначала цеплялись частенько. В сауне сижу, помню, и тут подходит такой ко мне, подзатыльник – бац! – подвинься, типа. Я ему как вмажу в ответ – на, мол, сам подвинься. Пару раз так постоял за себя, и потом ко мне больше не подходили.

– Среди корейцев как себя ощущали? Они ведь все на одно лицо, кажется.
– Ну! Я первое время вообще не мог понять, кто есть кто. Это сейчас я могу легко их различать, а тогда они мне одинаковыми казались. Сам тогда кроме русского знал несколько слов по-немецки – биттешон, данкешон, ви хайс ду, на таком уровне. Купил себе кассеты Илоны Давыдовой, словарей привез. Но первое время по-английски не мог даже на их этот «вот из йор нэйм?» ответить. Доходило до смешного. Они тыкают в себя пальцем, говорят свои имена, а потом я так – Ааа, меня Денис!

– Имена одноклубников сразу выучили?
– Нет, конечно, у них же там не имена – экзотика! Пак Чун Гюн, Ли Ха Сун. Я смотрел на эти корейские лица и думал – что он от меня хочет? А оказывается, имя свое называет. Запомнил только одного парня. Подходит он ко мне и говорит: «Хуи Ен». Я говорю: «Ну все, Хуён, я тебя запомню. Ты моим лучшим другом будешь». Он так заулыбался, заговорил что-то.

– Как там новичков встречали? Песни петь, как в «Челси», не заставляли, например?
– Нет, они сразу как-то наваливались все, помочь хотели. И вот я помню, что через две-три недели мне так тяжело стало, хотелось сказать – да отстаньте вы уже! А то у меня каждый день получалось: сначала один подойдет, второй, третий, четвертый и все – чем помочь? Да ничем – сам справлюсь! А из каких-то традиций я помню, что после сезона мы на праздничном банкете на столах танцевали, стриптиз показывали. А верхом крутизны считалось зажечь сигару и пойти в номер к тренерам. Они удивляются, смотрят так на тебя, щурятся. А ты им: «Я в поряде. Мы чемпионы. Все ровно». И убежать после этого.

– Весело. А собаку на торжественном ужине вам приносили?
– Собаками их и так целый год откармливали. У нас такой ритуал в команде был: перед каждой игрой мы ездили в ресторан, чтобы поесть собачатины. Иностранцы не ели, конечно, мы больше на чикен налегали. Еще было у нас человек восемь, которые тоже отказывались. А остальные – корейцев 20-25 – да, они собак с удовольствием ели. А потом мы из ресторана выходили, садились первые в автобус и, как только они заходить начинали, то сразу такие: «Гав! Гав! Гав!». Они смеялись и говорили что-то.

– Какая она на вкус – собака?
– Не знаю, ни разу не пробовал. Была бы голодуха сильная – попробовал, а так нет: зачем Бога гневить? У нас собака – это друг человека, а там – еда. Корейцы стопроцентно уверены, что мясо собаки придает им сил, они становятся воинами. Так мне и говорили после собачатины: я теперь такой сильный, готов выйти на поле и разорвать любого.

– И вот вы: посреди этих корейцев с собаками, по пацанским понятиям, в малиновом пиджаке… Он, кстати, был у вас?
– Конечно, с золотыми пуговицами. Все как положено. Только я его надевал очень редко.

– Ну так вот. В малиновом пиджаке, посреди чужой страны. С чем вам сложнее всего мириться было?
– У них тренеры очень многое себе позволяли. Однажды прямо в перерыве матча тренер избил одного из наших футболистов. Я хотел остановить его, но мне сказали – не надо. Я встал и из раздевалки вышел. Для них это нормально. Сказали тебе – руки за спину, значит, – за спину. Сказали – на колени, значит, – на колени. Тренер начинает бить, а футболист ответить не может. Меня отец за всю жизнь ни разу пальцем не тронул, а тут какой-то дядька меня избивать станет – да никогда!

– Самое серьезное избиение, которое вы видели?
– В «Самсунге» это было. Мы 1:1 с командой сыграли, потом приехали в гостиницу, и тренер нас в конференц-зале собрал. Вызвал одного полузащитника, который типа без файта, то есть без самоотдачи отыграл. Тот вышел, голову опустил, руки за спину. А тренер стал его по лицу кулаком бить. Сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее. А футболист стоит, у него кровь по лицу течет, ничего сделать не может. Потом тренер вышел, а кореец подошел к стене и как начнет по ней руками молотить. Он себе все костяшки в кровь сбил – такая злость в нем кипела, что ответить тренеру не может.

– А палками били?
– И палками били. Играл в одной команде украинец Виталий Парахневич. И вот у него инцидент случился: на тренировке тренер дал ему палкой по голове. А Парахневич что? Пошел в больницу, снял побои, и тренер ему потом десять тысяч долларов в качестве компенсации выплатил.

– У вас какое самое экстремальное происшествие было?
– Мы в Лиге чемпионов азиатской играли. А групповой турнир там – просто ужас какой-то. Два самолета, потом на автобусе еще, потом чуть ли не пешком – и выигрываешь 6:0, 18:0. А тренер у нас очень правильный был, всегда основным составом на такие игры ездил. Однажды играли то ли с Индонезией, то ли со Вьетнамом, и пас мне дают на уровне головы, я мяч протыкаю, а какой-то местный парень мне, будто в боевике, с двух ног ка-а-ак по голове даст – у меня кровищи море, шрам до сих пор остался. Потом меня в больницу привезли местную. Мне так страшно было: какие-то доктора ходят, ничего не понятно. И вот стали они мне огромными нитками лицо зашивать. Я кричу, типа, отойдите, дайте другого доктора! Слава богу, приехал какой-то корейский врач, снял их эти швы громадные, и заново перезашил. Четыре часа я будто в кошмаре провел.

– А технику вы в Россию в первые годы возили? Мобильники или, скажем, мафоны?
– Нет, никогда этого не делал. Пару раз друзьям фотоаппараты привез и все. Да и куда мне мобильный телефон тащить, если у нас вся страна на пейджере? Как, помню, в первый сезон в Корее дали мне мобильный – вот такую трубу! Я просто обалдел, стал звонить в Россию постоянно. Дорого, конечно, но прикольно. А главный подарок я себе сделал на тех первых корейских сборах. Купил тогда видеодвойку «Голдстар»: прошло уже восемнадцать лет, а она до сих пор работает.

– Вы когда-нибудь в Россию корейцев приглашали?
– Много раз, но они мне все говорят, типа, мафия у вас, мафия. Для них это так страшно казалось, что бандиты, деньги и все прочее. Сейчас вроде отношение изменилось, но все равно не доедут никак. А то бы я и на охоту их сводил, и на рыбалку, и в баньку с веником.

– Главное корейское качество?
– Они людей хорошо чувствуют и отзывчивые очень. Во время кризиса 97-98 гг. вся страна сдавала золото, все, что было. Футболисты наши несли кольца, серьги своих жен, цепочки… Или вот, если видят, что ты человек хороший, если нормальный пацан, то все для тебя сделают. А если чувствуют, что что-то не так, то сразу общение прерывают, отворачиваются. Я тоже не люблю, когда люди «гнилые». Подлость, предательство – вот не могу этого терпеть. Мне повезло, что меня хорошие люди всегда окружали. Хотя жена часто мне говорит, мол, разуй глаза, не все так хорошо. И правда: несколько раз обжигался.

– Ваш самый неприятный ожог?
– С детьми это связано. Когда в Россию обратно вернулись, то сунулись в школу, сына моего отдать. Мне прямым текстом сказали: просто так не возьмем, готовь деньги. Сумму не назвали, просто типа на благотворительность. Я, конечно, ничего им не дал, но осадок остался. Да я и взятку никогда никому не давал – и тут что, ради школы нарушать?

– Даже гаишникам?
– Ну, гаишники – это не взятка. Я грубо никогда не нарушал, так, превышение на 10-20 км. И 300 рублей – просто чтобы протокол не составлять. Для экономии времени. Это не взятка.

– А кидали вас часто?
– Мне до сих пор столько денег должны! Некоторые звонят и говорят, мол, Денис, потерпи. А некоторые живут и думают, что все нормально. Я их не трясу. Я же, когда им занимал, то думал, что, типа, друг, человек нормальный. А оказалось, что друзья настоящие рядом остались, а эти, товарищи, так сказать, струсили и спрятались. Я для себя решил, что это их проблемы. Каждому все то плохое, что сделал, аукнется потом. И сына я так учу – пообещал, так сделай до конца!

– Пацан сказал – пацан сделал?
– Конечно! Сказать ведь легко, а ты попробуй сделай.

Два нормальных пацана

– Денис, для меня и моих ровесников вы – мифическая личность. Какой-то кореец, который вдруг объявился на кубке LG в Москве, а потом канул в лету…
– На самом деле я еще за молодежную сборную много отыграл. Помню, за меня слово мой друг Владимир Абрамов в России замолвил, что, мол, играет в Корее парень, вышел в финал азиатского кубка УЕФА, и так далее. И сначала меня на игру с турками вызвали за олимпийскую сборную, потом в «молодежку» попал. Я даже на чемпионат Европы в Румынию ездил. При этом тренер наш в Корее постоянно недоволен был, что я играть уезжаю. Один раз даже конфликт был. Но я потом ему подарков привез, водки, и все уладилось.

– Ну, в сборную вы же не из-за водки попали.
– Я своему вызову сам очень удивился. В 2002 году в Японии и Южной Корее чемпионат мира проводился, и прямо перед стартом турнира меня в сборную позвали. Позвонил Михаил Гершкович и говорит: так, мол, и так. Я даже не думал, как себя вести в сборной буду. Просто для себя решил – покажу все, что умею, а там пусть сами решают. Из того состава знал Соломатина, Семшова, Гусева Ролана, но Гуся не взяли тогда. И поехал примерно на неделю.

– С Романцевым общались?
– Вне поля – ни разу. Видимо, недостоин я был общения. Вообще говорят, что он своеобразный человек. Но для меня это немножко шоком было. Вроде бы в команду позвал, а даже какого-то простого «как дела?» я от него ни разу не слышал. Я приехал на несколько дней – и уехал. Никто мне не говорил, что думают о моей игре, почему не оставили. Просто – не подходишь, и все. Но я тогда не расстроился. Пообщался с такими футболистами, познакомился – интересно было.

– А в 2003 вы стали Ли Сон Намом. Поняли, что ловить в России нечего?
– Да, я тогда уже о семье думал. Пошел в посольство, там мне все рассказали: нужно экзамен сдать, жить в Корее не менее пяти лет, язык знать, гимн, ну и так далее. Сейчас живу в России, имея здесь вид на жительство, который в 2014 году заканчивается. В корейском паспорте у меня написано Денис Лактионов. А корейское имя – Ли Сон Нам, – я взял просто потому, что законы их так требуют. Ли – потому что и моя фамилия с «л» начинается. Соннам – это тот город, где я играл. Они меня сделали почетным гражданином до этого, и мне приятно было их как-то отблагодарить.

– У вас трое детей. Все – корейцы?
– Нет, все русские. Я с женой, она тоже русская, познакомился в Корее. Но если дети захотят, то легко корейцами станут.

– Я читал, что в Корее существует много обрядов, связанных с рождением ребенка. Вы хоть один выполнили?
– Когда первый, Никита, родился, то я и не знал ничего. Позвал своих друзей первый год отметить, а они мне и говорят: ты что, типа, 100 дней не отмечал? А в Корее 100 дней – это вообще самое главное. Люди приходят и ребенку золото или деньги дарят. Никаких там утюгов, как у нас, – только ценные вещи. И получается, что ребенку года нет, а он уже обеспеченный. С сыном я 100 дней пропустил, а когда дочка родилась, уже отметил.

– Новый год сейчас по корейским традициям справлять будете?
– Нет, конечно. Они Кристмас 25 декабря празднуют. А 31 декабря спать ложатся – и все. Помню, в первый год меня это очень удивило. 25 числа все гуляли, а через шесть дней – тишина. Я тогда в семье корейской жил, объяснил им, и они со мной шампанского выпили. А потом пошел на улицу и стал названивать родным в Россию, чтобы как-то повеселиться.

- Для вас Новый год – это что?
– Семейный праздник. Я стараюсь его всегда дома встречать, с детьми. Друзья мои приходят, для них мой дом всегда открыт.

- А обязательные атрибуты этого праздника есть? Оливье, Путин, ой, извините, Медведев по телевизору?
– Оливье – это обязательно. Ну, а Медведев, Путин – нормально, они два нормальных пацана.

- Думаете?
– Надеюсь, нам жить еще в России. Думаю, нормально все будет.

– Помимо Путина, чего вам в Корее не хватало?
– Общения нашего. Я всегда так декабря ждал, чтобы оторваться в Новосибирске, с друзьями погулять. Потом, когда семья появилась, стал ей все свое время посвящать. А сначала каждый год декабря ждал.

– Ходили слухи, что вас ЦСКА к себе звал. Что там случилось?
– В 2003 году это было. Я приехал, познакомился с Гинером и Газзаевым, пообщался хорошо. Потом подписал контракт на два года, но ни одной игры не провел: неделю потренировался, они на выезд поехали, а я обратно в Корею. Пожелали друг другу удачи – и все.

– Странно.
– Я не хочу в эту тему углубляться. Я хотел за ЦСКА играть, но там так обстоятельства сложились. Поверьте, что по-другому я поступить не мог. А после истории с ЦСКА решил, что в Россию я больше ни ногой – только если на закате карьеры поиграть. Я вернулся, поиграл еще несколько лет…

– А потом вдруг в «Сибири» оказались.
– Ну да. Мне позвонили и говорят, типа, приезжай, помоги. Я и поехал. А через полгода там проблемы начались. Они стали отказываться от всех игроков с большой зарплатой. Там тренером тогда Оборин был. Я, честно говоря, таких людей не люблю. Сначала он типа такой джентльмен, весь из себя, ни одного мата, ничего. А как проигрывать стали, так он и раскрылся, кто он есть на самом деле. Стал говорить, что ты, типа, не выкладываешься, не бегаешь – то есть все, что ему сверху велели сказать. Я поговорил с руководством, мол, если не нужен, не буду играть. Ну, они меня и отпустили. Потом я полгода с семье отдыхал, а затем меня опять в «Сибирь» позвали. Оборина тогда уже не было, я год отыграл и решил, что на этом с футболом закончу. Поехал учиться на курсы в Молдавию, получил две лицензии, в следующем году «А» получу, а потом и «Про».

– Но в этом году вы вдруг в Томске объявились. Причем брали вас, как я понимаю, на должность переводчика.
– Да, позвонил Валерий Кузьмич Непомнящий и попросил помочь. Я решил, что для меня, как начинающего тренера, это отличная школа, поэтому и согласился. Я к тому моменту четыре языка знал: русский, корейский, сербский и английский. Стал помогать Ким Нам Илю к нашей жизни привыкать, а летом пришлось и с Нальчиком сыграть – опять меня попросили, и я не отказался.

– Ким Нам Иль тоже исключительно фаст-фудом и домашней пищей питался, как и другие корейцы?
– Нет, у него проблем с питанием не было. Он и борщ любил, и блины со сгущенкой. Привозил с собой, конечно, консервы, капусту эту, без которой корейцы не могут, но без особого энтузиазма. Его больше интересовало, почему в «Томи» зарплату не платят. Ему ведь там все время говорили, что деньги завтра дадут, а их и через неделю не было. Сначала он не понимал, а потом подходил ко мне, смеялся, и говорил – ну что, через неделю? Сейчас он обратно в Корею улетел и мне сказал, что в Россию больше никогда не вернется. На рис, говорит, я и дома заработать смогу.

– Вы-то сами как во время неплатежей спасались? У вас ведь семья, трое детей…
– Ну, я поиграл немало лет, какие-то сбережения есть. Я и когда на курсы поступил, тоже без заработка остался. Нормально.

– Когда вы поняли, что у Томска настоящие проблемы?
– Когда Кузьмич ушел. Для меня это шоком было – я вообще не думал, что такое возможно. Потом мы решили во что бы то ни стало сезон доиграть, чтобы сами себя уважать могли, в глаза болельщикам смотреть.

– А бойкот как же?
– Мы хотели к «Томи» внимание привлечь, чтобы команда дальше жила, а не просто забили на нее. Мы тоже переживали, но не потому, что нам не заплатят, а потому, что команда эта жить должна. Хотели бойкотировать, чтобы руководители в Москве не только словами бросались, а делали еще что-то. В Сибири ведь много денег добывают, а на команду что, не хватает, что ли?

– Подобные лозунги на митинге болельщиков «Томи» звучали.
– Да причем тут митинг! Просто обидно, что так все у нас нечестно. В передаче одной стали говорить: Томск, ха-ха-ха, типа, че за команда? Попрошайки – и все! Ну, как так говорить можно? Почему хоккейный ЦСКА попросил – и ему сразу генспонсора отыскали? А у нас такие же пацаны молодые, достойные, а им все обрубают? Обидно.

– Как-то так получается, что с Кореей у вас воспоминания более радужные связаны. Работать-то где будете?
– А как получится! Хотя для себя я решил – через шесть лет буду тренировать в Корее. Я по паспорту кореец, да и мне там больше нравится.

Александр БЕЛЯЕВ