Упавшая звезда из 1966-го

Его карьера игрока завершилась сорок сезонов назад. Но в день семидесятилетия Валерия Воронина вместо положенных к юбилею общих слов, целиком обращенных к прошлому, уместнее сказать о том, что волнует наш футбольный мир сегодня.

Как играть и где - дома или за рубежом? Этот вопрос должен был встать, но так и не встал перед Ворониным.

Жаль, конечно, многих из достойных долгой славы, жаль, что известность футболиста не измерена обычно всей историей спортивного жанра. Мне, сверстнику Валерия Ивановича Воронина, странным кажется, когда имя лучшего игрока середины шестидесятых годов сейчас не на слуху или вспоминается реже, чем мастер того заслуживает. Странным кажется мне и то, что кинематограф отечественный в тщетных поисках героев не прельстился драмой воронинской жизни.

Объяснить себе подобный казус могу лишь тем, что драма жизни знаменитого футболиста осталась неразгаданной. Но почему тогда столь неотчетливо желание ее хоть сколько-нибудь разгадать?

Никто, пожалуй, из выдающихся футболистов в нашей стране не был так эффектно знаменит, как Воронин. Но и никто - с точки зрения ортодоксов и ханжей - так трагически не ронял своего реноме, как все тот же Воронин, не сумевший выбраться из-под обломков случившейся с ним катастрофы.

В шестидесятые годы никто точнее Валерия Воронина не соответствовал понятию «звезды», не слишком тогда почетному. Для всех знаменитостей, тогда действовавших в спорте (да и не только в спорте), постоянным предостережением оставался фельетон Семена Нариньяни «Звездная болезнь», призванный погубить Эдуарда Стрельцова. Но в годы некоторых послаблений бывший коллега фельетониста по газете «Правда» - редактор еженедельника «Футбол» Мартын Мержанов, обожавший Воронина (и заметим в скобках, ненавидевший, уж не пойму никогда за что, Стрельцова), выступил с почином: предъявить через прессу западному миру советскую футбольную «звезду». И, разумеется, лучшей для того кандидатуры, чем Валерий, ни главред, ни другие не видели.

Стрельцов однажды вслух предположил, что природным, как у него или Валентина Иванова, талантом их партнер по «Торпедо» Валерий не обладал. Зато всего себя - «начиная от ногтей», как Эдуард Анатольевич выразился, - сделал выдающимся игроком сам. На это ему возразил Андрей Петрович Старостин, напомнив, что великолепные физические данные Воронина, атлетическое сложение и рост, разве же не от природы, если не сказать от Бога?

В поддержку Стрельцова я бы мог сказать, что себя в не футбольной жизни - в быту и на людях - Воронин действительно сделал сам. Он сам нашел стиль одежды, поведения, выработал отличавший его от большинства собратьев по цеху вкус и такт. Был он к тому же очень и очень красив. Но это опять же от природы.

Масштаб Воронина-игрока выразительнее всего проявился в реакции его на свою неудачу, за которую никто торпедовца не винил. Противодействие Пеле в московском товарищеском матче с бразильцами (0:3. - «Известия») не ему лично вменялось в обязанность. Другое дело, что полузащитник Валерий, признанный прессой футболистом номер один в стране, видел себя первостепенным игроком оборонительного плана (универсален он был в точном бы соответствии с нынешними требованиями) - и не сомневался, что с Пеле они уж друг друга, если прибегнуть к игроцкому сленгу, «разменяют». Поэтому превосходство бразильца пережил он много тяжелее любого из игроков той нашей сборной.

Равновесие душевное, казалось, должно было восстановиться уже через год, когда на лондонском чемпионате мира Валерий Воронин наглухо выключил из атаки двух лучших тогда европейских центрфорвардов - знаменитого венгра Альберта и великого португальца Эйсебио.

Но именно после несомненного успеха в Лондоне (многие журналисты включили его в символическую сборную турнира) Воронин впал в необъяснимую по тем временам депрессию. Сегодня и не надо быть психологом, чтобы понять состояние звезды футбола, теряющей мотивацию у себя в клубе и в отечественном чемпионате вообще. Тогда же, засмотревшись на знаменитейшие клубы мира, Воронин и заикнуться не мог о своем желании выступить в каком-нибудь из них. Но в хандре воронинской, в нарушениях режима конечно же часто проявлявшейся, начальство и даже самые умные из тренеров видели лишь каприз. А еще зазнайство, недисциплинированность - и только.

Уверен, что и случившееся с ним на подмосковном шоссе, когда врезался он на своей «Волге» (до иномарок еще было далеко) в автокран и врачи выцарапывали его из лап клинической смерти, -следствие той депрессии, в какую впал он после чемпионата мира-1966.

Врачи спасли ему жизнь, но здоровья для возвращения в ту жизнь у всех на виду вернуть ему не смогли. Пятнадцать, последовавших за расставанием с футболом лет, ничего, кроме оскорбительного к себе невнимания и унижений, Валерию Ивановичу Воронину не принесли. Шагреневая кожа сочувствия к нему неумолимо уменьшалась - и мне до конца дней будет памятна та гордая ирония, с какой выпавший из звездного обращения относился он к случившемуся с ним. И как он в домашних тапочках приходил на стадион на Восточной улице посмотреть футбол 70-80-х.

Возможно, Стрельцовым или Валентином Ивановым то яркое футбольное время выражено буквальнее. Но надежды страны, вообще с шестидесятыми годами связанные, никто, по-моему, не выразил вернее, чем Воронин.

Александр НИЛИН, «Известия»