Юнес Беланда: о трансфере в Динамо, событиях на Майдане, скандале в Турции

Бывший полузащитник киевского «Динамо» Юнес Беланда, который ныне выступает в турецкой Суперлиге за «Адана Демирспор», накануне обстоятельно пообщался с журналистами портала sofoot.com, затронув целый ряд интересных тем – от трансфера в «Динамо» и жизни в Украине до скандала с руководством «Галатасарая», общественно-политических аспектов и вопросов воспитания подрастающего поколения.

— В марте 2021 года вы сенсационным образом покинули «Галатасарай». Сегодня вы являетесь игроком повысившейся в классе «Аданы Демирспор», хотя слухи сватали вас обратно во Францию, в ряды «Монпелье». Как считаете, стоило ли оставаться в Турции?
— Я всегда хотел однажды вернуться в «Монпелье» в качестве игрока. Этим летом я был свободен и мы обсуждали такой вариант с клубом. Более того, я готовился вернуться во Францию и начать вести образ жизни, отличный от моего в Турции, где есть комфорт, которого нельзя найти в другом месте. А потом я сказал себе, что для моих детей все тоже осложнится в плане документов, школы… Здесь они изучают языки, английский и турецкий, которыми владеют свободно, также они говорят на французском. В конце концов, с «Монпелье» мы так ни к чему и не пришли, так как мой приход зависел от продажи одного из футболистов. Но это нормально, мне нравится в Турции, тем более, что в новой команде у меня другая роль, и больше обязанностей. Мой выбор всегда определялся спортивным вызовом, даже когда я покинул «Монпелье» в 2013 году.

— Именно тогда вы перешли в киевское «Динамо» после того, как стали чемпионом Франции и сыграли в Лиге чемпионов. В то время такой выбор казался трудным для понимания.
— У меня был период, когда мне все надоело. В 2012 году после чемпионского титула с «Монпелье» мне не поступило никаких предложений, как будто все, что я сделал в том году, никому не было интересно. Были контакты с «Интером», но они ни к чему не привели. Мог ли мой агент в то время скрыть от меня какие-то предложения? Я в это не верю. Во всяком случае, я воспринял это плохо, мне казалось нелогичным, тем более, что Оливье Жиру в это же время перебрался в «Арсенал». Я подумал: что мне еще нужно сделать? Это не вопрос эго, просто вопрос признания.

— Тем не менее, вы остались еще на один сезон. Насколько тяжело было это преодолеть?
— Я чувствовал, что мой цикл в «Монпелье» закончился и после четырех лет там мне нужно было заняться чем-то другим. Поэтому пришлось адаптироваться, но это было сложно, потому что в предсезонке-2012/13 я сломал лодыжку во время матча в Гамбии со сборной Марокко. И следующий год я провел хуже предыдущего: моя игра изменилась еще и потому, что впереди не было Жиру – парня, который играет для вас и возвращается ради вас. С ним я прекрасно взаимодействовал, а вот с Эмануэлем Эррерой, который играл более глубоко, необходимость для команды в «десятке» на поле была менее значительной. Тот сезон я закончил с десятью забитыми мячами, но получилось то же самое – никаких предложений.

— Вот как вы оказались в Киеве.
— Нет. До этого я собирался подписать контракт с «Аль-Джазирой». Так как ни один европейский клуб меня не звал, я решился пойти туда сам. Как вдруг мне позвонил агент и сказал: «Если хочешь остаться в Европе, у меня есть вариант с киевским «Динамо». И так как я действительно хотел играть на континенте, то перешел в «Динамо». Здесь дело не в деньгах, потому как я бы получал больше в «Аль-Джазире». Мне предлагали шесть миллионов евро с контрактом на пять лет. Если бы деньги были моей главной мотивацией, то меня бы ничего не остановило от перехода в «Аль-Джазиру».

— Соглашаясь уехать в ОАЭ, разве у вас не возникало ощущение, что вы преждевременно обрываете свою карьеру?
— Куда бы я не поехал, я был бы конкурентным. При подписании контракта с «Динамо», многие говорили, что я понижаю свой уровень, но это не так. Мы играли престижные матчи, и наш уровень был намного более высоким, чем у некоторых французских команд. «Динамо» играло в Лиге чемпионов и Лиге Европы, где кое-чего добивалось.

— Издалека чемпионат Украины имеет несколько экзотическую репутацию. Что убедило вас поехать туда?
— Это правда, что со стороны так может показаться. Я сначала тоже сказал себе: «Куда я еду, черт возьми?» У меня в голове был образ холодной войны, автоматов Калашникова… Но президент «Динамо» Игорь Суркис выучил меня наизусть. Он хотел построить вокруг меня команду и знал, что я могу играть даже «шестерку», функции которой выполнял в молодости. Он не из тех, кто скажет тебе: «Ах, он был чемпионом Франции, потому мы сделаем ставку на него». Кроме того, он меня мотивировал, сказав, что «Шахтер» четыре года кряду был чемпионом Украины. Меня зацепил этот вызов, а остальное вы знаете: нам пришлось ждать сезон, но затем мы выиграли чемпионат дважды кряду (в 2015 и 2016 годах – прим.), а еще брали Кубок Украины.

— Вам было хорошо жить в Украине?
— Да, потому что я был не один. Я полетел туда с братом и женой. Там же родились наши первые двое детей. Даже когда начались события на Майдане, я никогда не чувствовал себя неуверенно, и Киев навсегда впечатлил меня. Там я прожил одни из лучших лет в своей жизни. Единственный раз, когда я задумывался над уходом, случился в начале войны на Донбассе, потому что чемпионат был остановлен на несколько месяцев, а я хотел продолжать играть.

— Можно сказать, что Турция с ее темпераментом была для вас более подходящим местом назначения впоследствии?
— Нет, это клише. Турки не импульсивны. Им нравятся эмоции, и если вы, например, получаете красную карточку, то они бесятся. Говоря о Турции, мы имеем перед глазами образ горящих стадионов, но то, что я видел во Франции с выбегающими на поле болельщиками, вы никогда не увидите в Турции. Как и в Украине, здесь меньше незащищенности, чем во Франции, причем как в жизни, так и в футболе. Это нужно запомнить.

— Знали ли вы это до перехода в «Галатасарай» или узнали об этом уже потом?
— Мне были интересны некоторые вопросы, но они касались только футбола. Остальное меня не пугало. Если футболисты ехали в Турцию до меня, значит была на это причина. Если бы их жизнь была в опасности, они бы не вернулись больше в клубы. Я поинтересовался у Муссы Соу, как дела в Турции. Он сказал, что мне все понравится. Поэтому я сказал себе: «Поехали».

— На вашей презентации летом 2017 года вы получили футболку с десятым номером Уэсли Снейдера. Оказал ли этот факт дополнительное давление?
— Да, потому что клуб забрал «десятку» у Снейдера, когда он еще числился их игроком. В головах болельщиков присутствовало недоразумение. Будто я украл у него номер, хотя я его даже не просил! Мне действительно предложили, и я согласился, но не знал, что меня ждет. Я люблю футбол, а не цифры. Доказательство: в «Ницце» я играл с 5-м номером. Но когда они увидели меня с «десяткой» на спине, то решили, что я собираюсь играть Снейдера. Однако это не так, я не Снейдер. Я не бомбардир, а плеймейкер! Надо было вычеркнуть эту цифру из памяти…

— В турецком футболе социальные сети имеют огромную роль. Вы читали все, что о вас там говорилось?
— Важно уточнить, что против меня изначально оказалась настроена небольшая часть фанатов. Большинство меня полюбили, а я полюбил их. Куда бы я не пошел, они рады видеть меня снова, теперь я ощущаю это, находясь в «Адана Демирспор». Что касается социальных сетей, я не хочу вдаваться в этот мир. У меня даже нет своего аккаунта в Instagram, его создали за меня. Однажды я создал страницу в Twitter. Уже через два часа я начал отвечать на все вопросы, и это вызвало ажиотаж в СМИ. Больше я такого не делал, потому что если начинаю проводить слишком много времени в Twitter, то рискую попасть в тюрьму (смеется).

— Однако, чтобы защитить себя, вы могли рассчитывать на своего тренера Фатиха Терима, с которым, как казалось, у вас были особые отношения.
— Фатих Терим похож на моего отца, он великолепный. Что меня всегда подкупало в нем, так это то, что он защищал своих игроков в трудные времена. Он мог бы начать защищать себя, плывя по течению, но у него хватало смелости противостоять критике. Наглядный пример: в октябре 2019 года я вышел на поле против «Реала» под свист публики, который считал необоснованным. Я плохо отреагировал на это. И снова Терим публично защитил меня.

— В то же время вы стали важным игроком в глазах болельщиков «Галатасарая» благодаря той роли, которую играли в соперничестве с «Фенербахче», поскольку всегда были в центре всех событий в этом дерби.
— Я делал это не специально. Я влюблен в «Галатасарай», и поэтому ошибся, когда покинул его через четыре года. Уходя, я притворился, будто мне все равно, но на самом деле это было не так. Матчи против «Фенербахче» - это футбол, который мне очень нравился. Это похоже на битву «Монпелье» против «Нима», но в тысячу раз интенсивнее. Я был частью этого соперничества, и для меня было важно, чтобы соперник почувствовал, что я уважаю его за пределами поля. Но соперничество есть соперничество, и его нужно взращивать. Когда я играл против них, то сводил игроков «Фенербахче» с ума. Я говорил им: «Пока я здесь, вы не выиграете титул». Мы не проигрывали им восемь матчей подряд, а первый же, как я ушел, проиграли…

— Можете чуть больше рассказать об уходе?
— Все началось с того, что Абдуррахим Албайрак, вице-президент клуба, которого я очень уважаю, пришел ко мне и сказал, что со мной хотят подписать новый трехлетний контракт, но с уменьшенной вдвое зарплатой. Хорошо, я был очень счастлив, так как «Галатасарай» был частью меня самого. Мы пошли в офис президента Мустафы Дженгиза, чтобы обговорить детали. Там провели несколько часов, а затем Албайрак ушел. Мы остались с президентом вдвоем. И он сразу спросил меня: «Чего ты хочешь?» Я сказал, что пришел поговорить о продлении контракта. И тут он выдал: «Продление? Какое продление?»

— Кроме того, эти события случились на фоне неудачного матча с «Сивасспором» (2:2), а ведь вы участвовали в чемпионской гонке. Вы отреагировали на результат, осудив состояние газона, которое по вашему мнению, не было достойно такого клуба, как «Галатасарай». Вы сказали, что клубу нужно заботиться о поле, а не заниматься активностью в соцсетях. Реакция руководства была негативной, что и ускорило ваш уход из клуба.
— На данный момент об этом сложно говорить, потому что я все еще нахожусь в споре против них, который рассматривает ФИФА. Но меня выбросили, как мусор. Будьте осторожны, я не виню клуб, который стал частью моей жизни. А потом не так давно умер Мустафа Дженгиз. Так что я тоже не хочу говорить об этом. Проще говоря, он принял решение выгнать меня вопреки совету директоров клуба и даже мнению своих юристов. Этого решения никто не понял. Фатих Терим просил меня остаться, он говорил, что со всем разберется.

— Он этого так и не сделал?
— Суть не в том, из чувства гордости я уже не мог остаться. Президент уже выпустил пресс-релиз, в котором было сказано, что клубу Беланда не нужен. Это было шокирующе и жестоко. В тот день, когда это произошло, я был в раздевалке, все как-то странно на меня смотрели, а я не понимал, почему. Когда ко мне подошел секретарь клуба, я понял, что что-то не так. После моих слов я полагал, что меня могут оштрафовать или отправить в дубль на пару недель, но не более. Кроме того, мне задержали зарплату, и распространили слухи, что я не хочу идти на условия ее понижения. Хотя это была чистая неправда! Вокруг меня создали миф, будто я только и думаю, что о деньгах, но все как раз наоборот! В первые два года в клубе мы становились чемпионами, играли в Лиге чемпионов. Значит, я тоже приносил прибыль «Галатасараю», верно?

— Также можно сказать, что вы приносили пользу и сборной Марокко, но Вахид Халилходжич исключил вас из состава.
— Даже если он мне позвонит, я не поеду туда. Пока он тренер, этот путь для меня закрыт. Он не уважал мои спортивные достижения, а ведь я 12 лет отдал сборной. Я не переделанный парень, который, например, сперва играет за Испанию, а потом выбирает Марокко. Я мог выбрать Францию, но я сделал другой выбор. Я человек, понимающий реальность, и со сборной Марокко у меня были очень плохие выезды. Когда нужно было отправляться на матчи в Центральноафриканскую Республику или Гамбию, я ездил туда.

— Почему вы так вините Халилходжича?
— Когда он вызвал меня на свой дебют (в 2019 году – прим.), у меня болела спина. Мне сделали МРТ, которая подтвердила мою травму. Мы обсудили это, и он попросил меня позаботиться о здоровье. Разговор прошел хорошо. Впоследствии я узнал, что физиотерапевт, который работал с национальной сборной Марокко двадцать лет, был переведен в молодежные команды, потому что, предположительно, был слишком близок с игроками. Моя проблема заключается в том, что я хочу быть чересчур честен в отношении других людей, в то время как напрочь лишен поддержки со стороны. Я пошел к Вахиду, чтобы сказать ему, что было неправильно отпускать физиотерапевта, который столько лет отдал сборной. Я не сделал ничего плохого, и имею право говорить, тем более я делал это с уважением. Он сказал мне, что это его решение, оно принято и отмене не подлежит. Именно этот разговор стоил мне места в сборной. Должно быть, он сказал себе: «У Беланда слишком сильный характер, он сломает мне яйца».

— Слушая вас, на ум приходит образ парня, который не лезет за словом в карман. Вас когда-то критиковали за то, что вы высказываете свое мнение?
— Нет, но я думаю, что многие мусульмане хотели бы, чтобы такие люди, как я, имеющие известность в мире, говорили больше. Потому что у нас есть голос. Но не для того, чтобы играть в политику, просто чтобы выражать свои чувства. Например, по вопросу вуали. Я понимаю, что паранджа неудобна, потому что вы не можете идентифицировать человека, который ее носит. Но почему нельзя носить вуаль, если видно лицо? Недавно я прочитал, что власти хотели запретить носить ее несовершеннолетним. С другой стороны, согласия на сексуальные отношения мы так и не дождались, они даже пытались снизить его до тринадцати лет. Как можно говорить, что девочка согласна на секс в тринадцать лет, но при этом не может носить чадру? Неужели им мешает кусок ткани?

— Вы уже неоднократно высказывались о своем отношении к исламу. Что для вас означает нынешняя ситуация во Франции накануне президентских выборов (они запланированы на апрель 2022 года – прим.)?
— Я думаю об этом каждый день. Специально из-за моих детей. Моего первого сына зовут Мохамед, второго – Худейфа. Как их примут в родной стране? Такие вопросы возникают в моей голове. Потому что мы – французы! Я сын иммигрантов, но родился во Франции. Раньше у меня создавалось впечатление, что всего этого не было. Еще несколько лет назад, когда я был в «Ницце», все было замечательно. Но затем стало жарко. Когда я смотрю французское телевидение, то схожу с ума. После атак расисты больше не прячутся. Как будто теперь у них появилось законное право говорить открыто. Но эти зверства совершили не миллиард мусульман на этой планете, а лишь небольшая кучка людей, которые не представляют ислам, а лишь самих себя.

— Как думаете, футболист – это такой же гражданин, как и остальные?
— Конечно. Нас хотят запереть в мыльный пузырь под предлогом того, что у нас большая зарплата. Но я заработал большую зарплату! Вы знаете, что я сделал ради нее? Оставил родителей в тринадцать лет! Шел на жертвы! Я плохо учился в школе. Если бы я не прошел тест в футболе, то не имел бы диплом, и что бы делал сейчас? Моя жизнь была бы испорчена! Так что попробуйте пойти этим путем, оставьте семью в тринадцать лет и вперед! Если я сегодня здесь, то только из-за моей работы.

— Вы очень эмоционально реагируете на это.
— Со временем я научился давать отпор и понял, что нужно иметь достаточно сильный характер, который не обязательно хорошо воспринимается даже в Турции. Когда вы не согласны с другими, это может быть быстро истолковано не в вашу пользу, причем неправильно.

— Как вы объясните своим детям происходящий сдвиг парадигмы?
— Они пока ничего не понимают. В любом случае, я не позволю им смотреть телевизор, это мой выбор. Единственное, на что они имеют право – это мультики. Я не хочу, чтобы мои дети учились дурным манерам и оскорблениям.

— Вы никогда не злословите, не так ли?
— В меньшей мере, чем раньше. Это было частью моей личности, потому что я большой болтун (смеется). Но с религией я стал спокойнее. Бывает, правда, когда я играю на Playstation… (смеется) Серьезно, мои дети не слышат плохих слов дома, они даже не знают, что это такое. В школе все по-другому. На днях мой сын пришел домой и спросил, что означает слово «lan», которое он услышал на детской площадке. Вы понимаете, что это слово больше не воспринимается как ругательное («lan» это нечто, означающее процесс совокупления – прим.)? Это как украинцы, которые, переходя на русский язык, все время говорят «blyat». Для них это как бы не в счет, не мат даже!

— Какие ценности вы хотите передать детям?
— Те, что были переданы мне, и все начинается с уважения к другим. Но иногда, когда они приходят со школы с ссадинами на лице, я злюсь. Поэтому я учу их защищаться. Если слов недостаточно, есть кулаки. Вы не должны быть лицемером. Когда ты маленький, ты должен знать, как тебя уважают, особенно со всеми этими историями о школьных издевательствах. Я говорю детям, что мы должны уважать всех, но нельзя позволять себя унижать. Наши дети должны научиться находить правильный баланс, чтобы не подвергаться домогательствам и издевательствам. Быть родителем действительно сложно.

— И последний вопрос: видите ли вы себя в футбольном мире после завершения карьеры игрока?
— (Не раздумывая) Хочу быть тренером! У меня будет вполне пристойная карьера, чтобы общаться с игроками, и, вдобавок ко всему, я чувствую, что вижу вещи, которые могут быть полезными. Быть экспертом на телевидении не хочу. Думаю, что у меня недостаточно словарного запаса и, опять же, я слишком эмоциональный. Я бы не хотел, чтобы люди видели меня таким по телевизору.