Б.ХАРЛАМОВ: «Валерины часы ещё идут»

Валерию Харламову в эти дни исполнилось бы 60. Но 27 лет назад его не стало. И все-таки юбилей легендарного хоккеиста — это праздник. Праздник со слезами на глазах. Полный не только боли, которая с годами не стала меньше, но и самых счастливых воспоминаний...

Когда отец Валерия Харламова, Борис Сергеевич, которого любя все друзья сына называют дядя Боря, подошел к телефону, у меня даже ком к горлу подступил. Что удивительно, он не стал задавать никаких вопросов: «А зачем вам это надо?» или «А что вы будете спрашивать, я ведь все уже рассказывал...» А просто сказал, что согласен на интервью.

— Я буду в шапке такой... рыжей, - уточнил Борис Сергеевич. И когда он появился на тропинке, ведущей к остановке недалеко от его дома, я сразу его узнала. Хотя шапка на самом деле оказалась скорее серенькой, чем рыжей.

Борис Сергеевич выглядел таким хрупким и таким грустным, что даже сердце сжалось. И начинать разговор было тяжело. Потому что вроде как день рождения сына впереди и хочется о чем-то светлом, хорошем поговорить, а настроение вдруг стало совсем не то.

— Знаете, у меня несчастье, — вдруг вырвалось у Бориса Сергеевича. — В сентябре внук умер, сын моей дочери Тани. А ему всего 36 лет было. Тоже Валера...

— Он болел, у него, как и у вашего сына, проблемы с сердцем были?
— Нет, от тромба умер. Просто рок какой-то...

Несколько минут мы шли молча, изредка перебрасываясь замечаниями о погоде. Вдруг Борис Сергеевич замер:

— Видите камень? — И мы остановились у выразительного памятника в виде гигантского камня, окруженного небольшой оградой. Метрах, наверное, в 10 от проезжей части. — Именно здесь разбился Валерий Чкалов.

— А ведь вы именно в честь Валерия Чкалова назвали своего сына!
— Да, так моя жена Бегоня захотела. У нас в семье вообще много Валер. Мой брат, сын, внук и правнук...

***

— Как у вас в семье восприняли известие, что Валеру не взяли на Кубок Канады, хотя все знали, что для него это будет последний турнир в карьере, он ведь так долго к нему готовился?
— Самое интересное, что 25-го числа сын позвонил мне и сказал, что летит в Канаду, а 26-го сообщил, что его отцепили. Якобы он был недостаточно физически готов.

— А на самом деле?
— Мне кажется, дело в том, что Валера был слишком сильным авторитетом. Наверное, кого-то это не устраивало.

— Валера делился тогда с вами своими переживаниями?
— Практически нет, у него и времени-то не было. Потому что он сразу уехал на дачу. Но переживал он очень, я знаю. Потому что собирался заканчивать карьеру после этого турнира. Только он все держал в себе, ни о ком слова плохого не сказал. Такой был человек.

— Я читала, что ваша супруга очень серьезно всегда относилась к карьере Валеры и была очень строгой мамой. Это правда, что он даже «отчет перед ней держал» после каждого матча?
— Правда. Но она была скорее не строгой, а справедливой. Просто очень близко к сердцу все воспринимала.

— А как вообще получилось, что вы женились на испанке? Это ведь была такая экзотика, тем более по тем временам. Бегоня ведь и по-русски, наверное, почти не говорила?
— Почему, говорила. С акцентом, конечно, но вполне прилично. Моя жена попала в Советский Союз вместе с другими испанскими детьми, которых эвакуировали в разные страны в конце 30-х годов прошлого века, когда в Испании шла гражданская война. На самом деле у меня самого было много друзей-испанцев. Так вот один из них и познакомил меня с Бегонитой, с которой мы в тот момент работали на одном заводе. Условия жизни тогда, конечно, были очень тяжелые. Еда по карточкам. Жили в общежитии...

— А правда, что Валера родился в машине, когда вашу жену везли в роддом?
— Что за странная легенда, ничего такого не было! Я нормально утром Бетониту в роддом на Соколе отвез, а в 10 утра родился Валерка.

— И рос очень болезненным ребенком?
— Очень. Лет в 10 он сильно заболел, у него обнаружили порок сердца. Врачи запретили ему любые нагрузки. Мы каждый месяц должны были ездить на прием в Морозовскую больницу, Валере делали уколы.

— Одного не пойму, как же Валеру взяли в хоккей с пороком сердца?
— Так он не сказал никому ничего. И все боялся, что справку потребуют. Но справок никаких не просили. А потом, когда мы в очередной раз пошли в Морозовскую, врач несказанно удивилась и сказала: «Вы можете больше на приемы к нам не приходить. Сердечко-то у вас совершенно нормальное!» А сама отозвала меня в сторону и долго расспрашивала, как же такое чудо произошло. И поверить не могла, когда узнала, что сын уже больше года играет в хоккей. Мы ведь в больнице ото всех это скрывали. Так что, выходит, спорт-то лечит...

— И все-таки это было рискованно, отдавать его в хоккей. Как же вы решились — подсказало безошибочное родительское чутье?
— Да я просто поставил его на коньки, потому что сам играл в хоккей с мячом. Валерке тогда было лет шесть. А потом, через несколько лет, вы бы видели, как он гонял на этих коньках по двору с другими мальчишками, которые были его старше, и как они все вместе ели снег на морозе, потные и довольные. Так ведь и в ЦСКА не я его отводил. Он пошел туда сам. Только скрыл свой возраст. Сказал, что 1949 года рождения, хотя на самом деле был 1948-го. Просто он был такого маленького роста, что ему поверили. Правда, когда Валера должен был играть на первенстве Москвы, я ему сказал, что правду надо рассказать, иначе все само вскроется, получится очень некрасиво. А он боялся, что ему не дадут играть. Тогда я сам все рассказал.

— И что?
— Ничего. Был тренерский совет, Валеру оставили. Просто он стал в своем возрасте играть.

— А с кем-то из футболистов он дружил?
— Со многими. С игроком киевского «Динамо» Леонидом Буряком например. И Буряк всегда для моей жены «Киевский» торт в качестве презента привозил, а мне — горилку.

— А сам Валера что любил?
— Ой, он мясо любил, жареное, — Борис Сергеевич улыбнулся, и во взгляде промелькнуло озорство. — Знаете, вспомнил забавный момент. Валера любил из каждого ресторана вилку или ножик на память забирать.

— Читала где-то, что тренеры ему все прощали. Он ведь, даже если позволял себе немного выпить, все равно потом играл лучше всех. Ему даже хотели «официально» это разрешить.
— Да, они часто собирались своей знаменитой троицей...

— А ведь великий Анатолий Тарасов поначалу не хотел Валеру брать, зато потом стал очень хорошо к нему относиться.
— Не хотел брать, потому что сын был очень маленького роста. А относиться потом действительно стал хорошо. Никогда не забуду один момент. Тогда играли мастера — «Крылья Советов» против ЦСКА, а перед ними — юноши. И Валеру поставили вместо парня, который заболел. Но потом удалили за то, что его толкнули, а он ответил. Валера тогда жутко расстроился, даже плакал. А Тарасов потом подошел к нему, похлопал по плечу и сказал: «Молодец, Валерка, будешь настоящим бойцом!» Потому что не испугался.

— А вы тогда еще продолжали играть в хоккей на траве?
— Я-то сам играл за «Трудовые резервы», потому что за это талоны продовольственные давали. Каждый талон приравнивался к 20 рублям. В неделю где-то по три талона получалось — по тем временам серьезные деньги. Я их в одной закусочной без проблем на апельсины и шоколадки для ребят выменивал.

— Помню, прочитала где-то, якобы одна поклонница мечтала, чтобы Валеру удалили и тогда бы его показали по телевизору крупным планом...
— Да, поклонниц и поклонников было много. Столько писем приходило, знаете... Пачками, тоннами. И ведь Валера по возможности всем старался отвечать, хотя всем, конечно, ответить было невозможно... Но особенно он любил детей. А они-то вообще его обожали! Как только мальчишки в нашем дворе видели его светлую «Волгу» с номером «0017», который он специально под свой номер в команде заказывал, так мгновенно окружали ее и упрашивали сына с ними сыграть. И Валерка всегда с удовольствием играл. Зимой в хоккей, летом в футбол — в той же «коробке»... И как же он выкладывался! Я только поражался, глядя на него — как он носился в одних трусах и пот с него лился в три ручья...

— А когда Валера решил жениться, как вы с женой к этому известию отнеслись?
— Ну как можно было отнестись? У него ведь уже сын в тот момент родился... Почему-то Валера с Ирой долго все от нас скрывали.

— Ира вам понравилась?
— Главное, что Валере она нравилась.

— А ведь дочку Валера в честь матери Бегонитой назвал?
— Да. Ей сейчас 30 лет. У нее самой две дочки уже подрастают.

— Чем ваша внучка сейчас занимается?
— Работает инструктором по аэробике.

— А с сыном Валеры, Александром, вы часто видитесь?
— Очень редко...

— Когда Валера погиб, Саша и Бегонита с вами остались жить?
— Нет, с матерью Ирины. Она тогда опекунство над ними оформила.

— А ваша жена как все это пережила?
— Моя жена умерла вскоре после Валеры. Когда он разбился, она была в Испании. Сын погиб 27 августа. А Бегоня должна была вернуться 29-го. Так вот она ничего не знала. От нее до последнего все скрывали. Только дома пришлось рассказать правду. И она этого не пережила. Стала болеть, и через несколько лет ее не стало.

— На сколько лет ваша дочь Татьяна младше Валеры?
— На год. Они очень всегда дружили. Таня такая хорошая. Она всегда меня поддерживала. И сейчас поддерживает. Хотя нам обоим тяжело... - Борис Сергеевич посмотрел на часы. Я напряглась:

— Вы спешите?
— Да, надо бы идти. Мне с собачкой надо гулять. У меня американский кокер-спаниель Харлик. Курносый, как дед. То есть я.

— А кто песика Харликом назвал?
— Я. Потому что Валерку все так называли. Этот песик старенький уже. Ему 14 лет... Не знаю, что бы я делал без него. Вообще-то его внуку моему, Валере, подарили... Знаете, моя дочка связала ему комбинезончики — она здорово вяжет. И когда на улице холодно, Харлик сам просит, чтобы его во всю эту красоту одели... Но на самом деле я на часы-то не из-за того, что опаздываю, посмотрел. Вы сами на них поглядите, — и он протянул мне часы. Позолоченный корпус, светлый металлический ремешок. — Прочтите, с какого они года...-
Читаю. На обратной стороне: «Тов. Харламову В.Б. от Министра (именно так, с большой буквы, — Е.Ш.) обороны СССР». А на циферблате: 1976 год. Чемпион XII Олимпийских игр.
— Представляете, сколько лет они уже у меня, — 32 года. И ведь работают без всяких сбоев. А у меня с этими часами такой случай был. Лет 20 назад отдыхал в доме отдыха в Звенигороде и забыл их там. Так горевал и в душе уже простился с ними. И вдруг через два дня мне позвонили и вернули их! Сказали, все благодаря дарственной надписи...

— Бывают же на свете хорошие люди! Ведь могли бы себе такой раритет оставить — это же бесценная реликвия!
— Нет, все-таки отдали. И я им за это благодарен, потому что часы мне эти бесконечно дороги...

Борис Сергеевич еще долго смотрел на любимые часы, гладил их. Как будто вновь общался с сыном в тот момент.

Елена ШПИЗ, газета «МК в Украине»