Алексей КАСАТОНОВ: «В НХЛ по ходу матча ты просто звереешь»

Алексей Касатонов вернулся к тому, с чего начинал. У берегов Невы стартовал его спортивный путь, когда в 1960-х он попал в спортшколу ленинградского СКА. А должность генерального менеджера стала первой, которую завершивший в 1997 году карьеру защитник получил. Валентин Сыч, в то время президент ФХР, доверил Касатонову энхаэловский фронт работ со сборной, самый проблемный.

И вот теперь легендарная «семерка» занимается менеджерством в родном городе. Минувшим летом он стал генеральным менеджером в питерском СКА, одном из немногих клубов в российском хоккее, вызывающих у болельщиков полярные эмоции. Нынешний СКА – команда словно из игры в «виртуального менеджера», которую собирал Касатонов, и за результаты которой ему отвечать весной, пусть в оте­чественном хоккее и повелось, что проигрывает тренер.

Четыре года назад защитник «великолепной пятерки» ЦСКА и сборной прикоснулся и к этой доле, возглавив вновь созданный ХК «Рысь», а через сезон – перейдя на аналогичную работу в «Крыльях Советов». Но, видимо, судьба готовила его к че­му-то иному. Оба клуба, находившиеся, к слову, вверху сводной таблицы Высшей лиги, на подходах к плей-офф вдруг лишались стабильного финансирования, без которого в хоккее как без воды.

В армии сокращение. Такие «бойцы», как я, не нужны

— Алексей Викторович, кем вам интереснее быть – тренером или генменеджером?
— В определенный момент я понял, что менеджерская работа меня сильнее захватывает. Наверное, потому, что тренерскую карьеру стоит начинать в более юном возрасте. Когда тебе почти полтинник, надо уже чего-то добиться на этом поприще. Так что когда год назад ЦСКА предложил выбор: пойти на тренерский мостик или в руководство клуба, заниматься административными делами – я долго не думал.

— Борис Миронов, который в качестве играющего тренера помогал вам в «Рыси» и «Крыльях Советов», рассказывал: «Когда был травмирован и стоял вместе с Касатоновым на лавке, потратил в семь раз больше нервов, чем когда выходил на лед».
— Это не удивительно. Переходя резко из одного амплуа в другое, не всегда знаешь, что в какой ситуации делать. Для любого игрока, даже такого, как Боря, нереально, едва встав на мостик, с ходу давать результат. Надо как минимум пройти этапы подготовки – МХЛ, ВХЛ… Только проработав самостоятельно, начинаешь понимать хоккей настолько, насколько это необходимо тренеру. Видишь, какие решения должны приниматься в тот или иной момент игры. Когда все это сидит в голове, нервничать просто незачем. Даже проигрывая, осознаешь, почему это происходит, знаешь, что надо делать, чтобы выправить ситуацию. И на следующей тренировке без паники и нервов четко выполняешь свою работу.

— Виктор Васильевич Тихонов ко всем в ЦСКА относился одинаково, или любимчики все-таки имелись?
— К хоккеистам, которые у него по десять лет играли, безусловно, было особое отношение. Кого-то приходилось терпеть в силу незаменимости. Нашу первую пятерку (Крутов – Ларионов – Макаров – Фетисов – Касатонов. – авт.), вторую: Каменский – Быков – Хомутов – Гусаров – Стельнов… У каждого хоккеиста имелась своя роль, на которую сложно было найти нового исполнителя. Любимчиком, впрочем, ты мог оставаться до поры до времени – коман­да-то все видит и чувствует. Дополнительные привилегии одному могли разрушить основу – равенство в коллективе.

— Что для игроков ЦСКА являлось «дополнительной привилегией»?
— Количество льда. Получить время на площадке незаслуженно было нереально. Его выдавали только в обмен на соответствующее отношение к тренировкам и игре.

— Вам однажды столько времени в Кубке европейских чемпионов в 1987 году дали, что вы четыре шайбы финской «Таппаре» отгрузили. Неплохо для защитника.
— (Смеется.) Бывает, висит ружье безмолвно, а затем – целая очередь из него. Достижение, конечно, значимое. Даже не знаю, забивал ли кто-то из защитников столько. До сих пор помню: что ни бросок – залетает. Матч драматичным вышел: сначала вели в три шайбы, потом проигрывали. Но в итоге все в нашу пользу склонилось. Счет – то ли 8:6, то ли 7:6… (На самом деле – 7:5. – авт.)

— Когда решились поехать в НХЛ, звания майора лишились?
— Да. ЦСКА потребовал. Чтобы уехать в Америку, надо было уволиться из армии.

— После восстановить не пытались? Валерий Каменский говорит, что это не проблема.
— С учетом возраста, даже не знаю. Нужно ведь иметь специальное образование. Да и армию сейчас сокращают. Вряд ли им такие бойцы и офицеры, как я, нужны (смеется). В ЦСКА, по-моему, сейчас не осталось ни одного вида спорта, где играли бы или работали офицеры.

Заокеанский озверин

— Фетисов в НХЛ особо не дрался. А по запросу Kasatonov fight видеохостинг YouTube выдает неплохую подборку. Самоутверждались?
— Отчасти. Интересно было испытать себя. За океаном сама игра заставляет драться. Когда мы приехали, там дрались все: маленькие, большие, средние, толстые… Не потому, что престижно, а потому что должен.

— То есть?
— В НХЛ настолько жесткий и жестокий хоккей, что по ходу матча ты просто звереешь. Злость из тебя вытаскивает и соперник, и твоя коман­да, потому что ты должен отдаваться игре на сто процентов. Играешь на 99 – это все видят: зрители, одноклубники, противники, тренеры, руководство. В НХЛ идет настоящая война, где в каждом доверенном тебе «сражении» ты рубишься, не щадя ни себя, ни противника. В какой-то момент – зачастую, когда тебя в очередной раз «окучат» – звереешь настолько, что бросаешься на людей.

— При таком обилии силовой борьбы заокеанские хоккеисты умудряются жевать жвачку. Как они не давятся после очередной «мельницы»?
— Привыкли с детства, наверное (смеется). Жвачки не полный рот ведь. В некотором роде – успокаивающее средство. Хотя те, кто выходит драться, точно ничего не жуют.

— Сергей Березин говорит, что сегодня в НХЛ здоровье сохранить легче.
— Глядя на Кросби, не сказал бы. Гретцки все-таки до 38 до­играл и столь часто существенных травм не получал. Теперь нет грязи, которая прощалась в наше время, – ударов клюшками, толчков в спину. Игру подчистили, тем самым сильно увеличив скорости. А когда две машины на большой скорости сталкиваются в лобовую, шансов уцелеть немного. «Физике» на предсезонке уделяют много времени. Игроки, не обладающие таким талантом, каким бог наградил того же Кросби, кислород в НХЛ завоевывают иначе. Если называть вещи своими именами, они догоняют и убивают технарей. Наши Малкин, Овечкин, Ковальчук тоже прошли через это.

— Самый подлый прием на вашей памяти?
— Ответ стандартный. Шестой матч Суперсерии-72 СССР – Канада. Бобби Кларк намеренным ударом клюшки ломает лодыжку Валерию Харламову. Когда я приехал в НХЛ, там подобное сплошь и рядом было. Сейчас играют иначе, потому что судят по-дру­го­му.

— Что, на ваш взгляд, послужило причиной реформы?
— Тут все взаимозависимо. Поднялись зарплаты. Болельщики хотят видеть игру в исполнении звезд, и менеджеры это прекрасно понимают. Тем более деньги игрокам «капают» в любом случае – травмируясь в игре за клуб, хоккеист получает страховые отчисления. Вот грязь и решили убрать.

Как попал Михайлов

— Где находили мотивацию, когда в 1996-м вернулись из НХЛ в ЦСКА? Выиграно к тому времени было все, кроме Кубка Стэнли…
— Во-первых, я возвращался в коман­ду, которая стала родной за годы пребывания в ней. Во-вто­рых, у Тихонова начались непростые отношения с клубом. Ситуация мне была не безразлична. В-треть­их, надо было готовить себя к новой жизни – жизни после хоккея. Ну и в-чет­вер­тых, есть закон: надо играть, пока ноги до колен не сотрутся. И, если честно, это была одна из главных мотиваций. Благополучие в жизни хоккеиста зависит от того, сколько он заработает за годы своей карьеры. Хотя и сегодня ребята, получая в разы больше, стараются играть до тех же самых стертых колен. Думаю, все прекрасно понимают, о ком речь. И в этом нет ничего предосудительного. Это правильно, это жизнь хоккеиста. Надо играть, пока есть хоть какой-то шанс находиться на высоком уровне.

— Завершив карьеру игрока, вы стали генеральным менеджером сборной России, после чего много лет перед чемпионатами мира слышали из трубки от энхаэловцев: «Жена рожает – приехать не могу». – «Травма уха, прости». – «Хочу побыть с семьей, соскучился по родным. Сборная как-нибудь в следующий раз…» Говорят, все эти многолетние отказы начались после Кубка мира – 1996.
— Они начались во время Кубка мира.

— А точнее?
— Все началось с того, что хоккеисты решили стать тренерами. Хотели сами принимать решения по игрокам: кто едет, кто не едет, как распорядок дня строить. Где жить, как жить, как не жить. Как лететь, кому с кем играть, сколько играть, сколько тренироваться. Борис Петрович Михайлов, который стоял у руля той команды, попал в непростую ситуацию, которая перекинулась, кстати, и на 1998 год. Но впоследствии у нас сформировалась четкая позиция: приглашаем только тех, кто действительно хочет играть и будет биться. Ведь основа команды – это коллектив единомышленников. Такую дружину нам удалось создать в Нагано. Результат показал, что мы сделали правильный выбор. А выбор был действительно непростым. Пришлось отказаться от многих звезд. Выступившая на Играх-98 сборная в памяти болельщиков по сей день остается «командой братьев». И не потому, что за нее выступали родные по крови Дмитрий и Борис Мироновы, Валерий и Павел Буре. Она по духу была братской. Каждый за каждого, все за одного.

— Заранее понимали, чей номер накануне чемпионата мира набирать не стоит в принципе?
— У меня был список игроков, часть которого являлась костяком команды. Во время летнего сбора в Северной Америке становилось очевидно, кто играть хочет, а кто не особо. Лидеры команды – тот же Паша Буре – оповещали нас насчет планов сборников. Мы доверяли ребятам, а потому имели информацию обо всех. Насильно, как говорится, мил не будешь. В Нагано, кстати, вокруг нашей команды не было сумасшедшего ажиотажа. Мы спокойно готовились. Ребята не выпячивали свое «я» среди тренеров и руководящего состава. На льду тоже никто не тянул на себя одеяло. Потому и сложился такой сплоченный коллектив.

— На чемпионате мира 2000 года в Питере имена были почти те же, что и в Нагано, только результат по сей день стыдно вспоминать – 11-е место.
— Не было серьезного отношения со стороны Федерации хоккея России, которую тогда возглавлял Стеблин.

— А с чего, кстати, тогда все энхаэловцы вдруг откликнулись на предложение сыграть на мировом первенстве? Неужели патриотические чувства взыграли?
— Да. Парни приехали сыграть за свою страну у себя дома. Но людьми надо управлять. И в этом была проблема.

Не бизнесмен и не учитель

— На клубном уровне работа генменеджера как выглядит? Взять тот же СКА за пример...
— Она почти всюду идентична. Генеральный менеджер – это главный строитель команды. Человек, который задает направление ее развитию. Он выбирает главного тренера, подбирает в состав хоккеистов, оценивая и тех, и других по имеющимся у него характеристикам. Дает им характеристики сам. В процессе селекции также принимают участие помощники менеджера, тренеры. И когда по определенному игроку ими выработана общая позиция, обсуждение выносится на совет директоров клуба, который и принимает окончательное решение.

— У вас минувшим летом было много работы в СКА?
— Когда я пришел в клуб, костяк у команды уже имелся. Оставалось лишь точечно усилить определенные позиции. В СКА был выбран вектор развития, направленный на омоложение игрового состава, исходя из которого мы и начали комплектацию на сезон.

— Сейчас ваша жизнь проходит между Питером и Москвой. Чем столица держит?
— Там бизнес и деловые отношения остались. Много друзей и людей, которые помогают нашему клубу. Но все-таки чаще я нахожусь сейчас с командой в Санкт-Пе­тер­бур­ге. В Москве – только когда там СКА. Либо по каким-то срочным делам.

— Ваша заокеанская «Международная хоккейная академия Касатонова» для детей, носящая неформальное название «Красные пингвины», еще функционирует?
— Родители начинающих хоккеистов хотят видеть человека, который реально тренирует, а не одно лишь имя на вывеске. Имен хватает. Так что школу я отдал ребятам, которые работали у меня.

— Каким образом начислялась пенсия советским хоккеистам, игровая карьера которых в профессионалах – в лучшем случае 20–22 года?
— Исчисление, думаю, такое же, как и у остальных. Но с появлением КХЛ в нашем хоккее родился профсоюз игроков, разработавший схемы пенсионных отчислений. Чтобы на старости лет ребята не нуждались, получая свои же заработанные деньги. В НХЛ похожая, кстати, схема. По ходу свой карьеры ты ежемесячно выплачиваешь определенную сумму от своего контракта в пенсионный фонд, созданный при лиге, получая таким образом налоговые поблажки и средства на жизнь после хоккея. Хотя во время кризисной ситуации, которая, в частности, сейчас в мире, можно и потерять в деньгах. Питерским ветеранам, которым за 60, СКА доплачивает в зависимости от количества проведенных матчей и сезонов за клуб.

Даниил РАТНИКОВ, Спорт день за днем