ЗВЯГИНЦЕВ: «Поиграл за Шахтер, а потом поработал шахтером»

Лет 15 назад донецкое телевидение показало несколько бесед с ведущим игроком «Шахтера» 70-х годов Виктором ЗВЯГИНЦЕВЫМ. Игравший тогда в московском «Спартаке» его зять Виктор Онопко дал посмотреть кассету своим партнерам, и она так понравилась, что еще долгое время в поездках на тренировки или поединки москвичи ставили в автобусе монологи Звягинцева. И правда, его талант рассказчика не уступает таланту футболиста. Впрочем, можете в этом убедиться сами.

—Виктор Александрович, у вас позади большой футбольный путь, он продолжается и сейчас, когда вы выступаете в качестве инспектора матчей Премьер-лиги. А что осталось из воспоминаний о детском футболе?
—А кроме футбола, ничего и не было. Родился и рос я в Донецке, меня брали в дворовые команды ребята всех возрастов, порой лет на пять старше. Не в последнюю очередь потому, что моя тетка купила мне настоящий мяч. Больше такого ни у кого не было. Мы играли на пустыре, иногда находили лужайку. Ставили два кирпича вместо ворот и гоняли с утра до полной темноты: Я был крупнее своих сверстников, а в играх со старшими набирался футбольной грамоты. Мой дом был ставкой местного футбола. У меня была металлическая сапожная ножка, суровые нитки, смола. Я мог сшивать кирзовый мяч, который, правда, быстро протирался, но я красил его половой краской, и он имел вид. Камеру надували по кругу, завершал пацан с самыми сильными легкими.

В организованный футбол меня позвал мой сосед по улице Толя Ярош, будущий чемпион Европы среди юношей вместе с Юрой Дегтеревым. Он тогда занимался в детско-юношеской школе при команде мастеров «Шахтер». Мне было уже 12 лет, и я попал в группу к Валентину Гавриловичу Сапронову, между прочим, единственному заслуженному мастеру спорта СССР в донецком коллективе. Параллельную группу вел основатель школы Георгий Васильевич Бикезин, у него занимались Дудинский, Пьяных, Вячеслав Чанов...

В 10-м классе мы писали сочинение на вольную тему. В учебе я особо не выделялся, но доверил свои мечты бумаге. Написал, что мечтаю играть в «Шахтере» и в сборной команде СССР. Наш учитель был большим болельщиком, и он стал носить по классам и читать мое сочинение.

Однако этого мало. Еще я написал, хотите — верьте, хотите — нет, что хотел бы иметь жену-гимнастку. И женился в 19 лет на Александре, мастере спорта по художественной гимнастике. Между прочим, гимнастки пользовались особым вниманием футболистов. На них в свое время женились Блохин, Бессонов, Буряк, Дасаев, Литовченко, Хлус.

—Но и ваша дочь, Наталья, тоже «художница»?
—Наташа вышла замуж за Виктора Онопко, живут они в Испании, в Овьедо, где несколько лет играл Виктор. Дочка — одна из тренеров испанской сборной, воспитала участницу Олимпиады. Наташа с Виктором подарили мне внука Виталия, который сейчас вымахал под два метра ростом. Он подавал большие надежды в плавании, но между спортом и учебой выбрал последнее. А внучке Жене сейчас 15, она сборница Испании, конечно, «художница».

—Вы два года играли в «дубле» «Шахтера», в 1970-м провели 12 поединков в «основе», но потом оказались в армии. Нельзя было этого избежать?
—Я сам так захотел. Начиная с 1968 года нужно было прятаться от призыва. А армия подавала конкретные заявки и на меня, и на Дудинского, и на Пьяных. Нам говорили, что месяц надо пожить не дома, то есть скрываться. Законы были строгие, мать плачет, мол, сынок, посадят. А у меня уже ребенок родился, жена начала терроризировать. Словом, я созвонился с наставником киевского СКА Николаем Маношиным. Он направил заявку в наш военкомат, мне там выдали военный билет, заготовленный на другого призывника. Чистых бланков больше не было, и к чужим данным приписали мою фамилию. А тому парню, к радости его родителей и невесты, дали отсрочку.

Так я оказался в СКА, но, как выяснилось, за мной еще в молодежной и олимпийской сборных следил знаменитый футболист и тренер Валентин Александрович Николаев. Он тогда возглавлял московский ЦСКА. Я успел сыграть у Маношина больше 40 матчей, а потом он вызывает меня и говорит, что есть наряд на Москву. Было страшновато, там в обороне Шестернев, Капличный, Истомин... И все же в январе 1972 года я приехал в Москву, отыграл 26 поединков, даже гол забил. Но срок службы закончился, говоря по правде, тягот армейской жизни (строевую и прочее) я не испытал и осенью 1972-го вернулся в родной «Шахтер». Он для меня всегда оставался таким, куда бы футбольная судьба меня ни забрасывала.

—А как вы оказались в «Динамо»? Говорили, что вы хотели играть в сборной?
—  В какой-то степени да. Еще с 1972 года Лобановский звал меня к себе сначала в «Днепр», а потом в «Динамо». Но я после армии обязан был вернуться в Донецк, как и обещал первому секретарю обкома партии Владимиру Ивановичу Дегтяреву, который мне и квартиру дал, и вообще привечал.

Но вот в конце 1975-го в области произошла смена руководства, «Шахтер» лишился своего покровителя, и стало грустно. Я в то время уже играл как футболист донецкого клуба в составе сборной, а руководили ею Лобановский и Базилевич. Летели в самолете, сели рядом со мной Базилевич и Юрий Морозов и говорят: «Ты хочешь играть в сборной, ты хочешь поехать на Олимпиаду? Пиши заявление в киевское «Динамо». Так я на высоте 10 тысяч метров написал заявление. Конечно, кто-то говорил — «предатель», но я весь тот сезон отыграл в «Шахтере» и внес свою лепту в его первые серебряные медали.

—Ваш динамовский стаж составляет всего год. Каким он был для вас?
— Не потерянным. Я прошел Олимпийские игры в Монреале, это незабываемо, сыграл в Кубке европейских чемпионов (с «Сент-Этьеном»), провел много поединков за сборную, в том числе на континентальном первенстве.

— Как вам работалось под началом Лобановского и Базилевича?
— Честно? Пусть не обижается Олег Петрович, но над нами другие команды смеялись, считая, что мы подопытные кролики. Вот, например, утреннее занятие в олимпийской деревне. Сидит на лавочках сборная Польши — Шармах, Лято, и почти все курят. Для нас это шок. Смотрят, как мы занимаемся, и ржут. Нагрузка (а это в день матча!) просто ненормальная. Получается, она важнее, чем вечерний поединок. Лобановский тогда говорил: Кубок чемпионов — это не главное, чемпионат Европы — не главное, главное — Олимпиада. И вот приехали. Тогдашний зарубежный импресарио сборной Гелий Иосифович говорил: «Господин Лобановский, с такой подготовкой вы Олимпиаду не выиграете».

И не выиграли. Мы уже от этих нагрузок спать ночью не могли. Смотрю на Веремеева — лежит, как распятый Иисус Христос. Железные Блохин и Онищенко после тренировки мчатся лечь в кровать. Мы уступили в полуфинале ГДР — 1:2, потом взяли верх (2:0) над Бразилией в споре за бронзу. А до этого ваш покорный слуга в четвертьфинале с Ираном забил гол, что случалось со мной крайне редко...

Насколько я знаю, впоследствии Лобановский несколько изменил режим тренировок. Тем не менее, я привез Салькову записи всех тренировок Валерия Васильевича.

—А что за история случилась после возвращения с Олимпиады? Говорили, что вы были чуть ли не одним из инициаторов разборок в «Динамо»?
—Давайте я раз и навсегда расскажу, как было дело. Моего участия в этом перевороте вообще не было. То подпольное собрание в парной бане, в котором участвовали Блохин, Мунтян, Коньков, Матвиенко, Трошкин и Колотов, проходило, когда я был в Донецке. А они решили написать заявление против того режима, который практиковали тренеры (мы неделями жили на базе, не видели семей, это было похоже на рабство).

Возвращаюсь я после дня отпуска в Киев, звоню узнать, когда тренировка, а ребята мне говорят: в девять утра приди к спорткомитету (там же была и федерация). Приезжаю, никого не вижу, вдруг чуть ли не из кустов вылезают Фоменко и Онищенко и говорят, мол, сейчас все напишем заявление, чтобы уволили Лобановского и Базилевича. Я говорю: «Я — за».

Собралась группа, а мимо проезжает на машине Йожеф Сабо и кричит «Правильно, увольняйте этих!..» Заходим в комнату, Витя Колотов берет лист бумаги и пишет: «Прошу уволить меня, так как...». И все 16 игроков пишут такие же заявления и отдают их Николаю Фоминых, председателю федерации. Вечером на базу приехали зампред Совмина Украины Семичастный и секретарь ЦК Погребняк. Тут же на собрании руководство предложило Базилевичу и Петрашевскому покинуть зал. Лобановского тоже отстранили, а ко встрече с «Днепром» команду готовил Анатолий Кириллович Пузач. Но тот матч мы проиграли — 1:3, и Щербицкий сказал: не надо их слушать, пусть Лобановский работает. А ведь могло быть и по-другому...

—А как вам возвращение в «Шахтер»?
—Эти годы (вторая половина 70-х) — самые важные и дорогие в моей жизни. Я доказал себе (вместе с ребятами, конечно), что мы — не периферия в футболе. И медалями, и кубками. Мы вышли на международную арену. 1:0 «Ювентус» здесь обыграли, 1:1 с «Барселоной» разошлись. Европа впервые услышала о нашей команде!

—Но почему даже в то время футболисты из Донецка почти не приглашались в сборную СССР? Даже лучшего игрока страны сезона-1979 Виталия Старухина не брали?
— Это не совсем так. Первой ласточкой был Юрий Дегтерев. 1970 год, Швеция — СССР —2:2. Потом он поехал со сборной в турне по Южной Америке. Мы осмелели и тоже стали мечтать о главной команде страны. Потом засветился Коньков. В 1972 году Толя в составе сборной играл на чемпионате Европы, забил в полуфинале гол. Призывались в разные сборные и Саша Васин, и Толя Раденко. А Бабуся, как мы звали Старухина, оставался лидером нашего коллектива. На его позиции в сборной тогда была сильная конкуренция. Но его командой был «Шахтер». На нем замыкались все тактические установки тренеров. И он не только забивал сам. Его сбросы — сколько с них забил Соколовский, потом — Коля Федоренко. Большим хитрецом был Бабуся. Мог двух-трех опекунов увести, дать простор партнерам. А какие штрафнички зарабатывал! Но если вы попросите вспомнить самую яркую звезду «Шахтера» моего времени, я назову Анатолия Конькова. Я получал удовольствие от его игры, находясь с ним рядом — в «Шахтере», в «Динамо». Помню, мы встречались с польским «Гypником», и Базилевич с восхищением говорил: «Вы видели, как играл Коньков?» Выскажу личное мнение. В «Шахтере» Толя выглядел интереснее. Он не был скован жесткими тактическими рамками...

—У вас богатая судейская карьера. Когда вы играли, вопрос с арбитрами стоял так остро, как сегодня?
—Главное отличие заключается в том, что судьи пользовались безграничным авторитетом и уважением. Прав рефери, не прав — у игроков рот на замке. Когда мы ехали на выезд, тренеры предупреждали: «Ребята, вас будут ловить на разговорах, молчите». Правда, под нос мы бурчали. А арбитров и тогда встречали. Могли повезти на базу, чтобы они что-то себе купили из дефицита, но на свои деньги. Все. А что сейчас порой подозревают судей в корысти, так я скажу: «А вы не давайте!»

-А почему вы, с вашим опытом и высшим образованием, не пошли в тренеры?
— Понял, что это не мое, А вот находиться все 90 минут в эпицентре событий — мое. Я сам был игроком и потому в роли арбитра мог позволить себе свистнуть, а при необходимости — и извиниться за ошибку.

—Но вы не сразу нашли себя, покинув поле?
—Нас приютила шахта имени Горького, что рядом со стадионом. Взял меня, Канану, Дудинского, Пьяных к себе на участок прекрасный человек Олег Александрович Чиж. Так что мы сначала поиграли за «Шахтер», а потом поработали шахтерами.

—И чем сегодня занимается юбиляр?
— Возглавляю городскую федерацию футбола и детскую школу, в которой 700 ребят. Инспектирую матчи Премьер-лиги. Смотрю футбол. Хватит?..

Марк ЛЕВИЦКИЙ, газета «Команда»